«Нужно лишь вспомнить мир Достоевского. Он, в социальном отношении, - червоточина; он расположен у сточной канавы жизни, в самых тусклых слоях бедности и злосчастия. Сознательно (он не только антисентиментален: он, антиромантичен) Достоевский переносит свою инсценировку в гущу банальности.
Грязные подвалы, пропахшие пивом и водкой, душные, узкие гробы комнат, разделенные деревянной перегородкой, - никогда не салоны, не отели, не дворцы, не конторы. И его герои внешне нарочито «неинтересны» - чахоточные женщины, оборванные студенты, бездельники, моты, тунеядцы, - никогда не социально значимые личности.
И как раз в этой тусклой обыденности разыгрываются у него величайшие трагедии эпохи. Из ничтожного волшебно возникает возвышенное. Нет в его произведениях ничего более демонического, чем этот контраст внешнего убожества и душевного опьянения, бедности обстановки и расточительности сердца.
Пьяные люди в трактирах возвещают наступление третьего царства, его святой - Алёша - выслушивает глубокомысленную легенду от распутной женщины, сидящей у него на коленях, в игорных и публичных домах совершаются апостольские деяния благовестия и милосердия, и самая возвышенная сцена «Преступления и наказания», когда убийца падает ниц, склоняясь перед страданием всего человечества, разыгрывается в комнате проститутки, в квартире заики-портного Капернаумова».
Стефан Цвейг, Достоевский в Сб.: Звёздные часы человечества. Новеллы и легенды, М., НФ «Пушкинская библиотека»; «Аст», 2007 г., с. 789.