Акусматики и математики – ученики Пифагора
«79. Пифагор полагал, что столь великое и непременное внимание следует прежде уделять наукам, и лишь усвоив их, посвящать себя философским занятиям. Он особенно строго и тщательно оценивал и придумывал то, что касалось наставлений и передачи его знаний, изучая и анализируя суждения других людей при помощи своих многочисленных методов и бессчетных способов умозрения.
80. Теперь же мы собираемся рассказать, как Пифагор разделял тех, кого отобрал, согласно достоинствам каждого. Ибо не подобало всех их равным образом посвящать в его учение - поскольку природа их была различна, - как не подобало одним преподать всё самое ценное, а другим не открыть ничего: ведь это противоречило бы основам совместной жизни и принципам справедливости.
Потому он раскрывал каждой группе всё необходимое из той части своего учения, которая могла быть ею усвоена лучше всего, и так, сколько возможно, облегчал каждому его труд, при том соблюдая справедливость, ибо обращался к каждой группе с более всего подходящими ей речами.
Сообразно этому он называл одних «пифагорейцами», а других «пифагористами», подобно тому, как мы называем одних «аттиками», а других «аттикистами». Установив такое достойное различие в именованиях, Пифагор первых нарёк «истинными» и предписал вторым брать с них во всём пример.
81. Он определил «пифагорейцам» жить общим хозяйством, другие же, согласно его воле, имели каждый свою собственность и собирались вместе только для философских занятий.
Таким образом, обе разновидности последователей Пифагора обязаны своим появлением ему самому.
С другой стороны, существовало два вида учения Пифагора и два рода людей, ему приверженных: акусматики и математики.
Некоторые признавали «математиков» пифагорейцами, а «акусматиков» - нет, поскольку их учение, как они считают, исходит не от Пифагора, а от Гиппаса. […]
82. Философия «акусматиков» представляет собой недоказанные и необоснованные «акусмы», в которых предписывается делать так-то и так-то. «Акусматики» стремятся в точности излагать любые его речения, точно это божественные истины, а сами даже не притязают на то, чтобы утверждать что-либо самостоятельно, и не считают возможным вообще говорить от своего имени, признавая наимудрейшими тех, кто выучит больше всего акусм.
Существует три вида акусм. Первый вид отвечает на вопрос: «Что это?»; второй: «Что первенствует?»; третий: «Что следует, а чего не следует делать?»
Первый вид акусм, отвечающий на вопрос: «Что это?», выглядит следующим образом: «Что такое Острова Блаженных?» - «Солнце и Луна»; «Что такое оракул в Дельфах?» - «Тетрактида, сиречь гармония сирен».
Ко второму виду относятся ответы на вопросы: «Что первенствует?», как, например: «Что самое праведное?» - «Приносить жертвы»; «Что самое мудрое?» - «Число, затем тот, кто дает имена всем вещам»; «Какое из мирских дел самое мудрое?» - «Медицина»; «Что самое прекрасное?» - «Гармония»; «Что самое сильное?» - «Разум»; «Что лучше всего?» - «Счастье»; «Что признаётся самым истинным?» - «То, что люди дурны». […]
Некий Гиппомедон из Асины Аргивской, акусматик, рассказывал, будто Пифагор приводил обоснования и доказательства всех этих акусм, но, поскольку они передавались изустно множеством людей, и обычно не таких уж усердных, обоснования были утрачены, а остались только задачи. Математики единодушно признают акусматиков пифагорейцами, утверждая, что их учение ни в чём не противно истине. Причина же различия названий, как говорят, такова.
88. Пифагор прибыл из Ионии, с острова Самос, где в то время правил тиран Поликрат; и когда среди граждан городов Италии, вступившей в пору расцвета, у него появились первые друзья и приверженцы, в их числе оказались и старейшины, не имевшие свободного времени из-за занятости делами государства.
По этой причине им сложно было излагать подробные научные доказательства, и Пифагор говорил с ними кратко, полагая, что для них столь же полезно будет просто узнать, даже без обоснований, что надлежит делать; точно так же и больные, не разумея, в чём смысл применения того или иного средства, тем не менее выздоравливают.
В беседах же с юношами, которые имели возможность работать и учиться, он применял научные обоснования. От них-то и произошли математики, а от первых – акусматики».
Ямвлих, Жизнь Пифагора, СПб, Русский Христианский гуманитарный институт, 1997 г., с. 71-73 и 76-77.
