«Мне хочется отметить здесь одну общую почти для всех зеков шараги черту - склонность к депрессии.
Достаточно было ничтожного импульса (слуха, фразы, замечания «руководства»), как такая душевная депрессия распространялась среди зеков с необыкновенной быстротой.
Порой без всяких оснований, войдя в спальню, вы обнаруживали десятки людей, лежавших на кроватях лицом в подушки, а вслушиваясь в разговор, могли услышать: «...Отпускать не будут... всех в лагеря... точно, я слышал, артиллеристов уже разогнали...» и т. д. Поражала скорость, с какой наше общество в сотню людей впадало в меланхолию и пессимизм».
Кербер Л.Л., Туполев, СПб, «Политехника», 1999 г., с. 141.
После успешных испытаний бомбардировщика Ту-2, распространились слухи, что авиаконструкторов выпустят на волю…
«Радость захлестнула и вольных сотрудников - нас поздравляют, приглашают в гости, рассказывают, какое вино закуплено, какие пироги пекут их жены. ... Некоторые чистят и гладят одежду, иногородние узнают у вольных расписание поездов.
Проходит день, второй, неделя, но все остаётся статус кво, более того, поползли ХУСы (ходят упорные слухи): вроде военные требуют перекомпоновать «103-ю». Насмотревшись на немецкие машины, они настаивают, чтобы экипаж был сосредоточен в одной кабине. Это очередная смена доктрин, на что они падки. Совсем недавно на макете «103-й» отмечалось как достоинство, что экипаж в ней рассредоточен и тем самым увеличена живучесть машины. Теперь «для обеспечения живучести» его надо сосредоточить. Как говорят в таких случаях в Одессе: «Здравствуйте, мама, я ваша тётя!»
Идут совещания, где-то кто-то что-то решает - мы ждём. Наконец соломоново решение принято: чтобы, как говорят остряки, не обижать петляковцев, нам в качестве эталона для серии тоже, как и им, надо сделать вторую машину - «103-У». В ней штурман пересаживается вперёд, в кабину лётчика, добавляется ещё одна оборонительная точка с пулемётом, увеличивается ёмкость баков и предусматривается наружная подвеска двух бомб по тонне весом. «А в остальном, прекрасная маркиза, всё хорошо, всё хорошо...»
Самое пикантное состоит в том, что сроки сдачи чертежей заводам не меняются. Нельзя отодвигать выпуск серийных самолётов, нельзя «огорчать Иосифа Виссарионовича», а если попросту - боятся ему доложить, ведь могут полететь головы, и не наши, которые стоят дёшево, а свои собственные, «а это всегда неприятно», как пелось в одной популярной тогда песенке. Понимая, какой это удар для зеков, «руководство» пускает слух: освобождены мы будем сразу, как только «103-У» покажет свои лётные данные.
Несмотря на эти посулы, подъём, царивший среди зеков в последние дни, сменяется не менее острой депрессией.
Людей словно подменили. Пустяковые вопросы, решавшиеся вчера походя, превращаются в квадратуру круга. Кабина не компонуется, обводы меняются ежечасно, не лезет на своё место мотор, поползла центровка, нужно новое шасси... Изменения умножаются, растут как снежный ком. Старик сидит в бригаде Егера до глубокой ночи, технические конфликты перерастают в личные, дружеское сообщество способных людей превращается в сборище неврастеников, всё летит к чёрту, налицо угроза полного развала.
Чувствуя трагизм обстановки, Туполев идёт на беспрецедентный шаг: вечером созывает собрание всех зеков, участвующих в переделке самолёта. Разумеется, это делается нелегально.
Выставлены посты, АНТ подробно рассказывает обо всех заседаниях, на которые его приглашали, объясняет причины, вызвавшие изменения, и заканчивает так:
- Нас не информируют, нам приказывают, однако только осёл может не видеть, что дело идёт к войне. Не менее ясно, что никто, кроме нас, спроектировать нужный стране бомбардировщик не может. Вероятно, я буду прав, если скажу, что мы любим свою родину не менее других и, наверное, больше, чем те, кто нас собрал сюда. Условия трудные, а если отрешиться от личных огорчений и взглянуть шире - трагические. И, понимая всё это, я ставлю перед вами задачу, которую никто, кроме вас, не выполнит. А вы - я знаю, что вы выполните, на то вы есть вы. Мы должны вложить в «103-У» максимум своих способностей и знаний, больше того, максимум таланта. Давайте в последний раз сожмём зубы и решим эту задачу. Времени у нас в обрез, но надо успеть. В этом залог освобождения, нельзя нам в войну оставаться арестантами, нельзя воевать в цепях.
Расходились мы молча - уж очень тяжела была ответственность, возложенная на наши плечи.
А через день Кутепов с усмешкой спросил А.Н. Туполева: «Что это вы за собрание устроили, в профсоюз выбирали что-ли?» Кто-то уже успел продать.
С этого времени мы работаем до глубокой ночи. «Руководство» не протестует, более того, часам к 10 вечера в столовую приносят простоквашу, чай, хлеб, масло. Вольняг перевели на обязательный десятичасовой рабочий день, большинство воскресений они тоже работают.
Перед начальством не выскажешься, и они жалуются нам: «Жить всё труднее и труднее, продукты исчезают, надо стоять в очередях, а времени нет».
В народе зреет уверенность в неизбежности войны. Люди понимают это нутром и ждут каких-то убедительных слов от партии, от правительства, но их пока нет!»
Кербер Л.Л., Туполев, СПб, «Политехника», 1999 г., с.141 и 167-169.
