«К приятельству с Шаляпиным стремятся цари, короли и их многочисленная челядь, «поставщики двора его Императорского величества», промышленные и торговые магнаты.
«Снимал Шаляпина и чуму», - рекламировал себя бойкий фотограф.
Облик Шаляпина отвечает социальным настроениям, пробуждает интерес к человеку «низовой» культуры, к «самородку», выбившемуся «вверх», выступающему «прообразом нового героя».
О самородках не слишком дружелюбно, но проницательно отозвалась Анна Ахматова: «Я поняла главный недостаток подобных людей: Есенин, Шаляпин, Русланова... Они самородки. И тут это «само» сыграло с ними скверную шутку. У них есть всё, кроме самообуздания. Относительно других они позволяют себе быть какими угодно, вести себя Бог знает как».
И в самом деле, «других», мечтавших войти хоть в какие-то отношения с «самородками», было поистине несметное число, и потому «мера самообуздания» артиста была различной, смотря по ситуации, настроению, по «капризу гения», наконец, а Шаляпину всё это тоже не было чуждо. В одном из писем 1904 года Горький с тревогой замечает: «Я видел в Москве Алексина, Шаляпина... Шаляпин растолстел и очень много говорил о себе. Признак дурной, это нужно предоставить другим. Славная душа всё же, хотя успехи его портят». И в ноябре того же года из Петербурга он сообщает Е.П. Пешковой: «Здесь Шаляпин. Поёт. Ему рукоплещут, он толстеет и много говорит о деньгах». В своём мнении Горький не был одинок.
В феврале 1904 года Л.Н. Андреев писал Горькому: «А Шаляпин мне тоже совсем не нравится, он начинает относиться к себе с благоговением. Видел я его в постели, в три часа дня, и был он очень похож на римского императора - времён упадка. Крупный, красивый, сильный - и изнеженный».
Впрочем, кто без греха? Сдержанный Немирович-Данченко и тот смутился, когда увидел сверкающий драгоценными камнями перстень на пальце из-под глухого рукава грубой горьковской косоворотки.
Дмитриевский В.Н., Шаляпин, М., «Молодая гвардия», 2014 г., с. 277.