«Античная поэтика была описательной: она указывала на образцовых авторов, на образцовые в стилистическом отношении места у этих авторов и предлагала им подражать.
Средневековая поэтика стала нормативной: она предлагала подражать на основе выработанных ею правил и приёмов.
Не подражать Петрарка не мог, но подражателем считаться не хотел.
Для него подражание - необходимость и вместе с тем обуза и опасность.
Обойтись без подражания нельзя: не существует безосновного слова, поэзия не рождается в пустоте. С другой стороны, вечная оглядка на пример и традицию ведет к самопотере. Страшась её, Петрарка запретил себе чтение «Комедии» Данте: он не хотел, чтобы мощное обаяние дантовской поэмы увлекло его на путь, на котором первым он уже быть не мог.
Такую же угрозу Петрарка видел не только в Данте, с которым, положим, соперничал, но и в Вергилии, Горации, Цицероне, у которых прилежно учился. «Я тот, кому нравится идти по тропе лучших, но не всегда - по чужим следам: кто желал бы пользоваться творениями других не украдкой, а лишь когда приходится просить подаяния, при возможности же полагаться на свое; кого привлекает подобие, не тождество, да и подобие не чрезмерное, показывающее свет ума подражателя, а не его слепоту или нищету; кто предпочел бы обойтись без всякого вождя, чем поневоле повсюду за ним плестись» (Книга писем о делах повседневных, XXII, 2, пер. В.В. Бибихина).
Тропа, по которой шествует Петрарка, протоптана другими и как же можно, идя по ней, не попасть в чужой след? Сверни, тори собственную, довольствуйся своим, «пускай грубым и шероховатым», слогом, но и этого Петрарка не хочет: ему «нравится идти по тропе лучших». Не хочет и не может: не может освободиться от вошедших в кровь и мозг слов и их сочетаний, не может отречься от тех, к кому привязан не только многолетним чтением, но и вечной любовью.
Подражание, в понимании Петрарки, предполагает и приближение к образцу, и удаление от него. Вернее, так: сблизиться можно, только отдалившись, причем катастрофой грозит и то и другое: и рабская близость, и самонадеянная удалённость. Идеал на который нельзя не равняться, авторитарен и в то же время единичен: достижение его возможно только через воспроизводство собственной единичности и тем самым через опровержение авторитарности идеала. «Не хочу вождя, который бы меня связывал или стеснял».
Петрарке был всегда чрезвычайно интересен он сам. Это, разумеется, свойство его характера, но это и явным образом обозначившаяся тенденция культуры - обострившийся интерес к личному. Фактом культуры эта тенденция, однако, не могла стать, оставаясь только немой и неоформленной силой - ей требовалось обрести язык.
Современники Петрарки - хронисты, мемуаристы, новеллисты, поэты, проповедники - искали его в казусности, особости, случайности, прихотливости человеческих судеб, поведения, поступков. Индивидуальное для них - это то, что общему прямо и решительно противостоит.
Петрарка избрал другой путь и много более сложный - попытался выделить индивидуальное в общем и сделать общее языком для выражения индивидуального. Попытался в жизни, избрав для себя удел своего рода культурного отшельничества, в котором частное предстало как форма публичного. Попытался и преуспел в этой попытке в литературе, превратив риторически обработанное слово в инструмент для передачи индивидуальных состояний».
Андреев М.Л., Инновация или реставрация: казус Возрождения / Вестник истории литературы и искусства / Под ред. Г.М. Бонгард-Левина, Том 1, М., «Собрание»; «Наука», 2005 г., с. 93-94.
