Неинтересная жизнь и привычки Михаила Андреевича Суслова
«Суслов никогда не опаздывал, приезжал на работу ровно без пяти девять. В девять он уже сидел за письменным столом. Ровно в час дня он шёл обедать, отдыхал после этого, а в два часа приступал к работе. В шесть вечера Суслов вставал из-за стола, на котором к этому времени не оставалось ни одной не просмотренной бумаги, и уезжал на дачу.
Над другими членами политбюро часто издевались, Суслов не давал повода для анекдотов. Улыбку вызывали только его пристрастие к калошам и старого покроя костюмам. Михаил Андреевич действительно любил носить калоши и другим рекомендовал:
- В калошах очень удобно. На улице сыро, а я пришел в помещение, снял калоши - и пожалуйста: у меня всегда сухая нога...
Михаил Андреевич Суслов родился в ноябре 1902 года в деревне Шаховской Хвалынского уезда Саратовской губернии. В детстве болел туберкулёзом и смертельно боялся возвращения болезни. Поэтому всегда кутался, носил калоши. Единственный в брежневском окружении не ездил на охоту - боялся простудиться. Да и не интересовали его эти забавы.
Ещё изумляла привычка Михаила Андреевича ездить со скоростью чуть ли не сорок километров в час. Если кого-то провожали или встречали в правительственном аэропорту Внуково-2 и кто-то из членов высшего руководства оказывался позади Суслова, то все тянулись за ним. Никто не пробовал его обогнать. Первый секретарь Ленинградского обкома Василий Сергеевич Толстиков говорил в таких случаях: - Сегодня обгонишь, завтра обгонишь, а послезавтра не на чем будет обгонять. Суслова называли «человеком в футляре». Он был настоящим сухарём. Дочь Майя рассказывала, что отец сурово отчитал её, когда она надела модный тогда брючный костюм, и не пустил в таком виде за стол.
Деревенские родственники писали Суслову в Москву письма, просили помочь с жильём, с работой. Из ЦК на казённом бланке приходил ответ: просим не отвлекать Михаила Андреевича от важных государственных дел.
Лицо Суслова почти всегда оставалось каменным, симпатий и антипатий он не проявлял. Всех называл по фамилии, кроме, разумеется, генерального секретаря. Его не надо было долго убеждать, доказывать ему свою правоту. Достаточно было кратко изложить вопрос, и он сразу же высказывал своё мнение. Говорил коротко и только по делу. Никаких шуток, анекдотов, посторонних разговоров. Профессиональные аппаратчики восхищались чёткостью и деловитостью Михаила Андреевича.
На секретариате ЦК не позволял говорить больше пяти-семи минут. Если выступавший не укладывался, Суслов ледяным тоном говорил «спасибо», и тот замолкал.
Таким же аккуратистом он был во всём. Когда гулял на даче, подбирал сучки и складывал. Разгневался и велел выгнать коменданта дачи, когда рабочие, красившие забор, испачкали краской кусты хмеля и черёмухи. На следующий день упущение исправили, посадили новую черёмуху. Суслов смилостивился и коменданта оставил, но начальнику охраны сказал: «Вы знаете, Ленин своего коменданта уволил за такое отношение к природе...».
- Летом на отдыхе купался ровно десять минут, - рассказывал бывший начальник его охраны Борис Александрович Мартьянов. - Далеко, от берега не отплывал. Ему нравилось, если плаваешь рядом потихонечку, без шума и брызг. Когда он гулял, то любил, чтобы между ним и охраной была дистанция. Правда, если было скользко, то чуть ли не под локоть его ведёшь... […]
Даже Леонида Ильича иногда тяготило начётничество главного идеолога. После одного выступления Суслова, пометил в дневнике Анатолий Черняев, Леонид Ильич пожаловался своему окружению: - В зале, наверное, заснули -- скучно. Знаете, как сваи в фундамент забивают. Так и у Михаила - ни одного живого слова, ни одной мысли - тысячу раз сказанное и писанное.
Но в последние годы Брежнев, утратив способность работать, вынужден был полагаться на самых близких соратников - в первую очередь на Суслова. Леонид Ильич, прочитав какой-то материал, говорил: «Надо спросить Мишу». Материал несли Михаилу Андреевичу. И его слово было последним. - Как раз в этот период я участвовал в работе над докладом и три недели наблюдал Брежнева, уже больного, - вспоминал профессор Печенёв. - Он страдал от прогрессирующего склероза сосудов, поэтому у него было какое-то перемежающееся состояние. Один день он был способен слушать, что мы ему писали, и даже косвенно участвовать в обсуждении, а на другой - отключался. Он ориентировался на мнение Суслова и спрашивал: а что по этому поводу думает Михаил Андреевич? Брежнев был за Сусловым как за каменной стеной и говорил в своем кругу: - Если мне приходится уезжать, я чувствую себя спокойно, когда в Москве Михаил Андреевич. […]
Лечащему врачу он жаловался на боли в левой руке и за грудиной после даже непродолжительной прогулки. Опытные врачи сразу определили, что боли сердечного характера - у Михаила Андреевича развилась сильнейшая стенокардия. Сняли электрокардиограмму, провели другие исследования и установили атеросклероз сосудов сердца и коронарную недостаточность. Но Суслов категорически отверг диагноз: - Вы всё выдумываете. Я не больной. Это вы меня хотите сделать больным. Я здоровый, а это у меня сустав ноет.
Может быть, он не хотел считать себя больным, чтобы не отправили на пенсию, может, искренне не верил, что способен болеть, как и все другие люди.
По просьбе Чазова в Соединенных Штатах заказали мазь, содержащую сердечные препараты. Михаилу Андреевичу сказали, что она снимет боли в суставах. Суслов старательно втирал мазь в больную руку. Лекарство, как и следовало ожидать, помогло. Сердечные боли уменьшились. И Суслов был доволен, назидательно заметил врачам: - Я же говорил, что болит рука. Стали применять мазь, и всё прошло. А вы мне твердили: сердце, сердце...»
Млечин Л.М., Брежнев. Разочарование России, СПб, «Питер», 2012 г., с. 406-407 и 411-412.
