«… общество отчуждения заинтересовано в том, чтобы больше взять от индивида и меньше ему дать; индивид - в обратном; труд, техника и наука вырываются из-под контроля общественно-человеческой цели, в результате - кризисы перепроизводства и атомная бомба.
Развитие личности привело к её опустошению, прогресс классового общества привёл в иных странах к самоцельной государственной машине, которая существует не для гармонии и развития интересов индивидуальности, а для нивелировки всех перед лицом голода и страха.
Прогресс труда привёл к тому, что в итоге многотысячелетних производственных усилий человечества оно, «как в первый день творенья», стоит перед проблемой голода и жилья, которая для современного горожанина тысячекрат сложнее, чем для дикаря. Последний мог пойти в лес и сам набрать ягод или убить животное, - современный же горожанин, как это особенно ясно выявилось во время второй мировой войны […] связан с ягодой и мясом мириадами промежуточных ступеней, и когда нарушаются механизм разделения труда и инерция автоматического бытия, он, будь даже семи пядей во лбу, вынужден утрачивать человеческий облик и представать зверем - озверелым в те самые мириады ступеней, на которые цивилизация поставила его над дикарём. Она окружила индивида гигантской броней, защитила его - и сделала его беззащитнейшим и ничтожнейшим существом. Человек в очках - вот символ исторического прогресса: человек стал вооружённым именно потому, что стал беззащитным.
Вот реальное противоречие прогресса, которое обнаружилось уже в XVIII веке (руссоизм), которое было осознано в XIX веке (Гегель, Маркс) и которое встало как практически жизненная, хватающая мир за горло проблема уже не для мысли, а для действия - перед XX веком: либо человечество разрешит её либо погибнет.
Основная трудность в поисках этого решения заключалась в том, чтобы, с одной стороны, сохранить обретенную в эпоху классового общества способность общественного производства к самодвижению и бесконечному прогрессу, так, чтобы оно ни в чём не встречало себе преграды: ни в прошлом (в связанности с природой), ни в будущем (в потолке общественных отношений), а вместе с этим и способность бесконечного обогащения и индивида и общества.
С другой стороны, чтобы связать эти относительно самостоятельные стихии не через вражду и противоположность, не отрицательным, а положительным образом, не формально, а содержательно - так, чтобы общество расцветало не за счёт корыстного присвоения воли и способностей индивидов, а было бы заинтересовано в их радостном и непринужденном самоощущении в жизни; так, чтобы индивид относился к обществу не через долг (то есть подавление и торможение своей чувственной природы), а через чувство (любовь, доверие) и т. д. Эта проблема чревата неожиданными трудностями, которые вдруг всплывают в совершенно, казалось бы, стройных её решениях. Впервые её поставил и попытался до конца последовательно разрешить Гегель.
В отличие от предшествующих философских систем, которые брали за принцип одно из начал (материалисты - природу, идеалисты - общество, субъективные идеалисты - индивида с его духовной, общественной стороны, антропологические материалисты - индивида с его природной стороны; домарксовский материализм, следовательно, был менее «обществен», чем объективный идеализм) или два (дуалисты и пантеисты), но рассматривали их неподвижно, - он впервые обнаружил противоречивое единство первоначал, осуществляющееся в общественной практике, труде, понятом им с его духовной стороны.
Его феноменологический «хоровод» включал в себя три элемента: дух (под которым крылось развивающееся через труд общество), индивида и природу. В итоге исторического движения дух пожирал как природу, так и индивида, и торжествовало самоцельно развивающееся общество. Временную истину капиталистической формации Гегель представил как абсолютный итог всемирно-исторического движения.
По Гегелю, это так и надо и разумно, что универсальное богатство общества должно осуществляться за счёт превращения индивида в одностороннего работника, раба разделения труда. Общество становится, таким образом, единственным организмом и превращает человека в механизм, винтик, машину. В этом смысле гегелевский «дух», мышление-демиург, отменяющий чувственность (природу и человека), в форме философских категорий выразил ту же самую ситуацию, которую писатели XX века представляют в образах городов-спрутов, молохов, инкубаторов по выведению людей-роботов и т.д.
Восстание Фейербаха, а затем Маркса против Гегеля началось именно с защиты индивидуального человека, а тем самым и природы, чувственности, материи и в перспективе - материального производства (ибо в обществе именно человек представляет собой природу и в процессе материального труда вносит её в общество). Но если Фейербах ограничился эмоциональным неприятием логики Гегеля, несмотря ни на что (а это тоже подвиг, ибо стоять твёрдо под всесокрушающей системой гегелевских доказательств, не имея на своём вооружении подобного же средства, можно было лишь при стойком и цепком внутреннем ощущении живой жизни, её потребностей и своего единства с ней), то Маркс пошёл дальше. Да, в современном обществе «человек для субботы» - и в этом смысле Гегель прав. Но это совсем не есть «конечный вывод мудрости земной».
Дальнейший шаг Маркса по сравнению с Гегелем заключался в том, что общественную практику, которая у Гегеля была осмыслена только с точки зрения общества - как дух, Маркс понял как труд, чувственно-предметное формирование.
Тем самым вновь как равноправные предстали и природа (ибо она сообщает практике материальный характер), и индивид, так как именно энергия его природных сил и полное развитие его чувственности есть канал, по которому осуществляется перекачивание в общество богатства, красоты и изобилия природы. Необходим переход от самоцельного труда как работы, труда свободного в том смысле, что он свободен от цели и человеческого содержания – к труду-творчеству.
Труд-работа, безусловно, лучше человека может осуществляться машиной, ибо работа есть сфера количества (по возможности многократное повторение одних и тех же по качеству операций).
Но труд-творчество, которое всегда неожиданно, ново, не может быть запрограммировано - это монополия индивида, который есть пульсация столько же природной, сколько и общественной энергии.
Не случайно классовое общество, всякая в нём общественная организация заинтересованы в стабильности, сохранении и повторении существующего (что есть не творческий, но автоматический процесс) лишь на количественно более широкой основе (на большей территории или с большим народонаселением), тогда как индивид, которому общество повсюду кладет предел, а природа тоже - смерть, заинтересован в изменении условий своей жизни: «и жить торопится, и чувствовать спешит».
Гачев Г.Д., Воображение и мышление, М., «Вузовская книга», 1999 г., с. 115-118.