«Гибкость их природы делает русских способными подражать во всём. Сообразно с обстоятельствами они могут держать себя как англичане, французы, немцы, но никогда они не перестают быть русскими, т. е. пылкими и в то же время осторожными, более способными к страсти, чем к дружбе, более гордыми, чем мягкими, более склонными к набожности, чем к добродетели, более храбрыми, чем рыцарски-отважными, и такими страстными в своих желаниях, что никакие препятствия не в состоянии удержать их порыва.
Русские гораздо гостеприимнее французов; но у них общество не состоит, как у нас, из круга развитых мужчин и женщин, которым доставляет удовольствие взаимный обмен мнений. Собираются вместе, на какой-то праздник, где можно встретить много посетителей, найти вкусные плоды, видеть редкости Европы и Азии, послушать музыку, поиграть, - одним словом, ищут развлечений в предметах внешних, а не удовлетворения запросов ума и сердца; их потребность взаимного общения удовлетворяется чисто деловыми сношениями, а не обществом. Кроме того, будучи вообще очень малообразованны, они не находят удовольствия в дельных разговорах; блистать умом у них не льстит самолюбию.
Поэзия, красноречие, литература ещё совсем не развиты в России. Гордости и честолюбию у русских льстят лишь роскошь, могущество и храбрость. Все другие способы отличиться кажутся ещё этому народу изнеженностью и пустою забавою. […]
Один умный человек выразился, что Россия похожа на шекспировские пьесы, где всё величественно, что не ошибочно, и всё ошибочно, что не величественно. […]
… обычаи гостеприимства приняты во многих петербургских домах, а потому вполне понятно, что вы не найдете здесь тех оживлённых разговоров, которые так любят французы. Общество слишком многочисленно, чтобы могла завязаться постоянная и общая беседа. Все люди высшего света отличаются изысканными приёмами, но они недостаточно образованны; среди людей, близких ко двору и чувствующих на себе давление власти, нет взаимного доверия, и они не могут понять прелести умственного общения.
Речь многих русских вельмож блистает изяществом и благородством, так что вначале составишь себе ложное представление об уме и образованности своего собеседника. Начало почти всегда блестяще: ваш собеседник, будь он мужчина или женщина, поражает вас своим умом, но часто дело не идёт дальше блестящего начала. Русские совсем не привыкли быть в беседе задушевными и говорить, что думают. Ещё недавно русские так боялись своих повелителей, что и теперь не могут привыкнуть к разумной свободе, которую старается водворить Александр. Некоторые русские дворяне пытались блеснуть на поприще словесности, но просвещение не так ещё распространено в России, чтобы обо всем этом могло составиться общественное мнение, основанное на мнении каждого.
Русские слишком страстны, чтобы любить отвлечённые идеи; их забавляет лишь то, что налицо, и у них не было еще ни времени, ни желания обобщить наблюдения мыслью. Да к тому же весьма опасно высказываться в этом великосветском, близком ко двору, обществе, где все наблюдают друг за другом, где так часто друг другу завидуют. Молчание Востока заменили здесь слова любезные, но пустые и поверхностные. Эта атмосфера блеска и веселья может пленить, но лишь..на мгновение; она не воспитывает человека, не развивает его дарований. Люди, которые так проводят время, не приобретают способности ни к труду умственному, ни к другим занятиям. Совсем не то встречала я в парижском обществе. Людей благородных и образованных объединяют беседы либо деловые, либо остроумные.
… русская знать не похожа на знать Германии или Франции: в России считаешься знатным, когда достигнешь военного чина, без сомнения, знатные семейства, каковы Нарышкины, Долгорукий, Голицыны и др., всегда будут занимать первые места в государстве; однако верно и то, что аристократические привилегии имеют люди, которые по воле государя вдруг сделались знатными и из-за честолюбия граждан стремятся к тому, чтобы их сыновья достигли офицерских чинов и числились состоящими в классе привилегированных. Потому и воспитание кончается на пятнадцатом году: все спешат поступить в военное сословие во что бы то ни стало, о прочем же заботы нет».
Баронесса де Сталь, 1812 год, в Сб.: Россия первой половины XIX века глазами иностранцев, Л., «Лениздат», 1991 г., с. 30-31 и 47.