Художественная критика
Художественная критика
Кривляние и выходки «творцов»Кривляние и выходки «творцов»
ЭтикаЭтика и этические системы
X
Критика творчества Сальвадора Дали Джорджем Оруэллом [продолжение]
Дело в том, что мы сталкиваемся здесь с прямой, неприкрытой атакой на благоразумие и благопристойность, более того - на саму жизнь, поскольку некоторые из полотен Дали способны отравить воображение не хуже порнографических открыток. […]
…защитники Дали требуют для себя чего-то вроде привилегии духовных пастырей. Художник должен быть свободен от нравственных норм, которые связывают простых людей. Стоит произнести волшебное слово «искусство» - и всё в порядке. Гниющие трупы с ползающими по ним улитками - нормально; пинать головку маленькой девочки - нормально; даже фильм типа «L'Age d'Or» - нормально. Нормально и то, что Дали годами нагуливает жир за счёт Франции, а потом, как крыса, трусливо бежит, едва над Францией нависла опасность. Коль скоро вы умеете писать маслом достаточно хорошо, чтобы выдержать тест, всё вам будет прощено.
Фальшь подобных рассуждений можно почувствовать, приложив их к сокрытию обыкновенного преступления. В век, подобный нашему, когда художник во всём - человек исключительный, ему должна отпускаться определённая толика безответственности, как и беременной женщине.
И всё же по сию пору никому в голову не приходило даровать беременной женщине разрешение на убийство, никто не станет требовать того же и для художника, сколь бы одарён он ни был.
Вернись завтра на землю Шекспир и обнаружься, что его любимое развлечение в свободное время - насиловать маленьких девочек в железнодорожных вагонах, мы не должны говорить ему, чтобы он продолжал в том же духе только потому, что он способен написать ещё одного «Короля Лира». И, в конце концов, наихудшие из преступлений не всегда те, за которые наказывают.
Возбуждение непрофильных грёз может нанести едва ли не столько же вреда, как и очищение чужих карманов во время скачек. Нужна способность держать в голове одновременно оба факта: и тот, что Дали хороший рисовальщик, и тот, что он отвратительный человек.
Одно не обесценивает в определённом смысле и не затрагивает другого. От стены мы прежде всего требуем, чтобы она стояла. Коли стоит - хорошая стена, а какой цели она служит - это уже отдельный вопрос. Но даже лучшую в мире стену следует снести, если она опоясывает концентрационный лагерь. И точно так же мы должны иметь возможность сказать: «Это - хорошая книга (или хорошая картина), но её следует отдать на публичное сожжение палачу». Кто хотя бы мысленно не в силах произнести этого, умаляет значение того факта, что художник - это ещё и гражданин и человеческое существо.
Дело, разумеется, не в том, что автобиографию Дали или его полотна следовало бы запретить. Если не считать грязных открыток, некогда продававшихся в портовых городах Средиземноморья, политика запретов сомнительна в отношении чего бы то ни было; фантазии же Дали, возможно, проливают полезный свет на разложение капиталистической цивилизации. Зато в чём он явно нуждается, так это в диагнозе. Вопрос не столько в том, что он такое, как в том, почему он таков. Нет оснований сомневаться, что он - больной ум, вероятно не совсем исцелённый приписываемым ему религиозным обращением: истинно раскаявшиеся или вернувшиеся на стезю благоразумия не щеголяют своими былыми пороками с таким самодовольством. Он - симптом мировой болезни. Мало толку охаивать его как грубияна и хама, по ком кнут плачет, или стоять за него стеной, как за гения, могущего быть безответственным за свои поступки, важно понять, почему он выставляет напоказ именно такой набор порочных аберраций. […]
… его аберрации частично объяснимы. Вероятно, они - способ уверить самого себя в том, что он не заурядность. Двумя качествами Дали обладает бесспорно - даром к рисованию и чудовищным эгоизмом.
«В семь лет,- пишет он в первом абзаце своей книги,- я хотел быть Наполеоном. С тех пор амбиции мои росли неуклонно». Фраза построена так, чтобы поразить, но, несомненно, в сущности это - правда. Подобные чувства не редкость. «Я знал, что я гений,- сказал мне однажды кто-то,- задолго до того, как я понял, в чем мой гений проявится». Представьте себе теперь, что у вас нет ничего, кроме собственного эгоизма и ловкости, простирающейся не выше локтя, представьте, что истинный ваш дар - скрупулезный, академический, иллюстративный стиль рисования, а ваш подлинный удел - быть иллюстратором учебников. Как же в этом случае стать Наполеоном?
Выход всегда один: впасть в порок. Всегда делать такие вещи, которые шокируют и ранят людей.
В пять лет сбросить малыша с моста, хлестнуть старого доктора плеткой по лицу и разбить ему очки - или, во всяком случае, мечтать о таких подвигах. Двадцатью годами позже - вырезать парой ножниц глаза у дохлого осла. Идя таким путём, всегда будешь чувствовать себя оригинальным. И потом, это приносит деньги! И это не так опасно, как совершать преступления. В автобиографии Дали, возможно, есть купюры. Сделаем скидку на это, но все равно ясно, что за свои эксцентричные выходки ему не приходилось страдать, как то могло быть в прошлом. Он вырос в развращённом мире двадцатых годов нашего столетия, когда фальсификация была явлением повсеместным, а любая европейская столица кишела аристократами и рантье, которые, забросив спорт и политику, взялись покровительствовать искусству.
Швырнёшь в людей дохлым ослом - они в ответ станут швырять деньгами. Фобия к кузнечикам - несколько десятилетий до того она вызывала бы лишь хихиканье - стала теперь интересным «комплексом», который можно было выгодно эксплуатировать. Когда же этот особый мир рухнул перед германской армией - раскрыла объятия Америка. Вам оставалось только увенчать всё это религиозным обращением и без тени раскаяния одним прыжком перемахнуть из модных салонов Парижа на лоно Авраамово.
Вот вкратце суть жизни Дали. Но почему его аберрации именно такие, почему так легко «продавать» ужасы вроде гниющих трупов просвещённой публике? Вопросы эти - для психолога и критика-социолога. Марксистская критика легко разделывается с такими явлениями, как сюрреализм. Это «буржуазный декаданс» (далее идёт игра фразами «трупный яд», «разлагающийся класс рантье») - и всё тут. Но хотя это, возможно, и устанавливает факт, но не определяет связи.
Всё равно хочется узнать, почему Дали склонен к некрофилии (а скажем, не к гомосексуализму), почему рантье и аристократы раскупают его полотна вместо того, чтобы охотиться и предаваться любви, как то делали их деды. Простое моральное неприятие не позволит двинуться дальше. С другой стороны, нельзя во имя «беспристрастности» делать вид, будто картины типа «Манекена, гниющего в такси» нравственно нейтральны. Это больные и омерзительные картины, и любое исследование должно отталкиваться от этого факта».
Джордж Оруэлл, Привилегия духовных пастырей заметки о Сальвадоре Дали / Эссе. Статьи. Рецензии, Пермь, «Капик», 1992 г., с. 186-189, 192-193 и 195-196.
