Изучение исключительных / выдающихся людей по Джону Миллю [продолжение]

Начало »

 

Тем не менее, было бы большой ошибкой признавать лишь ничтожное значение за деятельностью выдающихся людей или правительств. Не следует думать, будто влияние тех или других незначительно, - на том только основании, что они не могут дать того, к восприятию чего общество не подготовлено общими условиями и ходом своей прошлой истории.

Ни мыслители, ни правительства не осуществляют всего того, к чему стремятся, но зато они часто производят важные результаты, которых они совершенно не предвидели.

Великие люди и великие деяния редко проходят бесследно: они оказывают тысячу невидимых влияний, более действительных, чем влияния видимые, и хотя девять из каждых десяти поступков, сделанных с добрым намерением людьми, стоящими впереди своего века, не приводят ни к каким существенным результатам, зато десятый производит следствия, в двадцать раз более значительные, чем кто-либо мог ожидать.

Даже те люди, которым неблагоприятные обстоятельства совершенно не позволяли оказывать воздействие на их современников, часто получали громадное влияние на потомство. Чья жизнь могла бы показаться более бесплодной, чем жизнь некоторых из ранних еретиков? Они были сожжены или убиты, их сочинения истреблены, их память предана анафеме, сами их имена и существование целых семь или восемь столетий оставались погребенными в заплесневелых манускриптах, - так что их историю приходится иногда восстанавливать лишь по приговорам судов, которыми они были осуждены.

И несмотря на это, память об этих людях, восстававших против некоторых притязаний или догматов церкви в ту самую эпоху, на которую впоследствии ссылались как на такую, когда эти притязания и догматы пользовались единодушным признанием со стороны христиан (в чем и видели основание их законности), - память о таких людях разорвала цепи традиции, установила ряд прецедентов для сопротивления, сообщила позднейшим реформаторам мужество и дала им в руки оружие, которое понадобилось им, когда люди были лучше подготовлены к тому, чтобы следовать их указаниям. Возьмём другой пример относительно правительств.

Сравнительно просвещённое управление, каким пользовалась Испания в течение значительной части восемнадцатого столетия, не исправило основных недостатков испанского народа; и хотя оно сделало много временного добра, однако вместе с ним погибла столь значительная часть этого добра, что за ним с большой вероятностью можно отрицать сколько-нибудь прочное влияние. Пример этот часто приводили в доказательство того, как мало могут сделать правительства против причин, имеющих определяющее влияние на общий характер народа. В действительности же он указывает на то, чего правительства не могут сделать, а не говорит, что они ничего не могут сделать. Сравните, чем была Испания в начале этого полустолетия либерального управления, с тем, чем она стала в конце его. Эта эпоха принесла образованным классам Испании свет европейской мысли, который никогда уже потом не переставал распространяться. До этого времени дело шло в обратном направлении: культура, просвещение, умственная и даже материальная деятельность всё более угасали. Разве пустячное дело было остановить этот упадок и превратить его в подъём? Как много из того, чего Карл III и Аренда не могли сделать, явилось конечным результатом того, что они сделали! Этому полустолетию Испания обязана тем, что она освободилась от инквизиции, от монахов, тем, что она имеет теперь парламенты и свободную (кроме исключительных моментов) прессу, что в ней распространились чувства свободы и гражданственности, тем, что в ней строятся железные дороги и развиваются все другие элементы материального и экономического прогресса. В Испании предшествующей эпохи не было ни одного элемента, который мог бы (даже в течение какого угодно времени) привести к таким результатам, если бы страна продолжала управляться так, как ею управляли последние государи из австрийской династии, или если бы Бурбоны с самого начала были здесь тем, чем они стали впоследствии в Испании и в Неаполе.

Если уж в деле положительных улучшений правительство может сделать многое (даже когда, по-видимому, оно сделало мало), то ещё больше зависит от него в предотвращении внутренних и внешних бедствий, которые иначе совершенно остановили бы всякое улучшение. Хороший или дурной советник в одной какой-либо общине и в какой-либо отдельный критический момент оказывает влияние на всю последующую судьбу мира.

Достоверно (как только может быть достоверным какое-либо суждение относительно исторических событий), что, если бы не было Фемистокла, то не было бы и саламинской победы; а не будь её, что сталось бы со всей нашей цивилизацией? Точно так же, совершенно иной результат получился бы, если бы при Херонее, вместо Хареса и Лизикла, командовали Эпаминонд или Тимолеон, или даже Ификрат. Как совершенно верно замечено во втором из двух «Опытов об изучений истории», - по моему мнению, это наиболее здравые и наиболее философские произведения изо всех, вызванных последними спорами по этому вопросу, - историческая наука позволяет делать не абсолютные, а лишь условные предсказания. Общие причины имеют большое значение, но и индивидуумы «производят также великие перемены в истории и долго спустя после своей смерти придают окраску всей сложной совокупности событий...

Никто не может сомневаться в том, что римская республика уступила бы место военному деспотизму, если бы даже не было Юлия Цезаря» (это обусловлено общими причинами). «Но очевидно ли сколько-нибудь, что одновременно с этим Галлия должна была составить провинцию империи? Разве не мог Вар потерять свои три легиона на берегах Роны? Разве не могла стать границей империи именно эта река, а не Рейн? Это свободно могло бы случиться, если бы Цезарь и Красе поменялись провинциями, и решительно нельзя поручиться за то, что тогда поприще европейской цивилизации не стало бы другим. Точно так же покорение Англии норманнами в такой же степени было актом единичного человека, как и написание газетной статьи, и при нашем знании истории этого человека и его семейства мы можем почти с непогрешимой уверенностью сделать ретроспективное предсказание, что никто другой» (мне кажется, здесь подразумевается «никто другой в эту эпоху») «не мог бы выполнить этого предприятия. А если бы оно не осуществилось, то есть ли какое-либо основание предполагать, что наша история и наш национальный характер были бы те самые, каковы они теперь?»

Тот же самый писатель высказывает вполне справедливое мнение, что весь ход греческой истории, как он разъяснен Гротом, есть один сплошной ряд примеров того, как часто события, с которыми связана вся дальнейшая судьба цивилизации, зависели от личной наклонности к -добру или злу какого-нибудь одного индивидуума.

Надо сказать, однако, что Греция представляет в этом отношении самый крайний пример, какой только можно найти в истории, и её значение, в качестве образчика общего стремления, весьма преувеличено. Только однажды случилось (и, вероятно, никогда больше не случится), что судьбы человечества зависели от существования известного порядка вещей в одном только городе или стране, едва ли большей, чем Йоркшир, - порядка, который могла разрушить или спасти сотня причин, весьма незначительных в сравнении с общими тенденциями человеческой жизни и деятельности.

Ни обыденные случайности, ни характеры индивидуумов никогда уже больше не могут иметь такого жизненного значения, какое они имели тогда. Чем дольше живёт человечество и чем цивилизованнее оно становится, тем более, как замечает Конт, получает преобладание над другими силами влияние прошлых поколений на теперешнее и человечества en masse на каждого из составляющих его индивидуумов; и хотя ход дел всё-таки остаётся доступным для изменения как со стороны случайностей, так и со стороны личных качеств, однако усиливающееся преобладание коллективной деятельности человечества над всеми прочими, более мелкими причинами постоянно приводит общую эволюцию человечества к некоторому более определённому и доступному для предсказания пути.

Таким образом, историческая наука становится всё более возможной, - притом не просто потому, что она лучше изучается, а и потому, что с каждым поколением она становится всё более доступной для изучения».

Джон Милль, Система логики силлогистической и индуктивной: изложение принципов доказательств в связи с методами научного исследования, М., «Ленанд», 2011 г., с. 694-698.