Отдельные творческие решения в кино и на телевидении
Изображение из себя творческой личностиИзображение из себя творческой личности
Интеллектуальное жульничествоИнтеллектуальное жульничество - блеф, не выполнение декларируемого
X
«Перестройка - сложный и нелёгкий процесс, а в театре она усугубляется тем, что индивидуальная готовность артиста к изменениям должна быть поддержана всем коллективом работников. Не открою государственной тайны, если скажу, что и творческая атмосфера, художественные достижения, и социальное положение театра в культурном пространстве города зависят главным образом от усилий руководства театра. Необходимость нового мышления для них - категорический императив эксперимента.
Начнем с режиссёров и скажем, что психологически труднее всего в эксперименте будет им, и вот почему. Режиссерская корпорация неоднородна, в ней есть множество социальных типов; мы опишем распространённые.
Предшествующий механизм управления театром способствовал возникновению и тиражированию определённого типа режиссёра, этакого вневозрастного «юноши бледного со взором горящим», который мог быть или не быть талантливым, но, что бесспорно, - он чаще всего был социально инфантилен. Множество действовавших запретов объективно способствовали созданию своего рода общественной мифологемы, в которой любой бесталанный режиссёр мог демонстрировать образ «непризнанного гения». И как привычно ни поругивали наши «юноши» и запреты, и некомпетентное начальство, в действительности эта модель поведения их более чем устраивала. Ведь пока действуют запреты - поди разберись, где талант, а где - фальшивая подделка. Эта группа режиссёров удобно обустраивалась в своей экологической нише «непризнанного гения», подробно и вкусно обсуждала замыслы и прожекты, «которые, разумеется, не разрешат», а на сцене, как правило, работала без риска и вдохновения. Зритель, естественно, на эти спектакли не ломился, но это совсем даже не в укоризну режиссёрам, благо под рукой всегда были готовые социально одобренные оправдания: «зритель не дорос», «зритель не понимает» и т.д. Всё это имело своим закономерным результатом безразличие режиссёрского мышления и к зрительскому успеху, и к финансовым результатам деятельности театра, тем паче, что государство у нас богатое, и запланированная дотация позволяет театру прожить и без зрителя.
Будем откровенны, если в описанной картине и есть доля преувеличения, то не очень большая. В условиях эксперимента вопросы формирования репертуара и выпуска спектаклей - суверенное право худсовета. В этом смысле эксперимент выступает в роли своеобразного индикатора, позволяющего чётко и недвусмысленно отличить талантливого и ответственного режиссёра от бесталанного краснобая.
«Непризнанным гениям» придётся добиваться признания не на словах, а на деле, хотя, конечно, будут и такие, которые предпочтут жить в мире «лингвистической реальности», оправдывая свою бездеятельность рассуждениями типа: «эксперимент - фикция», «он - не тянет», «мы ждали большего», «вот если бы действительно разрешили, тогда...». Думается, однако, что их былая популярность пойдёт на убыль, - первый удар колокола по ним уже прозвучал.
Однако большую опасность для эксперимента представляет, на мой взгляд, другая разновидность режиссёра - ловкого «производственника», набившего руку на юбилейных и «датных» полотнах (в иных терминах эти спектакли он и не мыслит). Действовавшие ранее принципы производственного планирования, перенесённые в сферу театрального искусства, нивелировали индивидуальные особенности таланта, подгоняя его под общую мерку. При этом спектакль как факт искусства оказывался нередко менее существенным элементом театрального процесса, чем оперативный отклик на очередную проводимую кампанию и «рапортабельное» выполнение плана. Это, разумеется, было плохо для таланта, но очень удобно для посредственного режиссёра-производственника. Привыкшая обслуживать сиюминутные конъюнктурные потребности, эта группа режиссёров, по-видимому, перестроится в новых условиях раньше всех - на словах. Беда в том, что в предшествующей эксперименту ситуации такие режиссёры были, как говорится, на своём месте. Чтобы сохранить это место (и связанные с ним блага), они постараются выхолостить саму суть эксперимента, адаптировать его, используя модную сегодня лексику к своим эгоистическим интересам, не заботясь о перспективах развития ни труппы, ни театра в целом.
Эта группа режиссёров может надолго затормозить процесс обновления в театре, если творческий коллектив добровольно самоустранится от коллегиального и ответственного, как предусмотрено экспериментом, решения художественно-творческих проблем. Если так оно в действительности и получится, если, к сожалению, ничего нового в театре не произойдет, то виноват, конечно же, не эксперимент; на зеркало, как говорится, неча пенять... Иждивенческая психология, нежелание брать на себя ответственность сгубили не одно благое начинание, а в наших театрах такие настроения, выражаясь канцеляритом, «имеют место быть».
Разумеется, этими двумя типами режиссёров не исчерпываются все потенциальные недруги эксперимента. Но речь сейчас не о них. Парадокс, на мой взгляд, заключается в том, что несчастливая судьба эксперимента может оказаться зависимой не от его противников, а, как ни странно, от явных доброжелателей, которых, я уверен, большинство.
Дадамян Г.Г., Новый поворот, или культура моего поколения, СПб, «Балтийские сезоны», 2010 г., с. 183-184.
