Творческое уважение личности / индивидуальности ученика М.И. Роммом
«На том же курсе учился Тарковский, который тоже тогда был одинокой, игнорируемой фигурой. Когда мы с Андреем начали писать сценарии, Ромм терпеливо нам помогал. И первый наш принятый студией сценарий - «Каток и скрипка», ставший дипломом Тарковского, помог пробить именно он. Впоследствии он очень помог и с «Рублёвым». Его замечания по нашей заявке были на редкость точны.
Когда Ромм начал снимать «Девять дней одного года», мы всей гурьбой отправились ему помогать. Все его студенты делали что-то на картине. Я не делал ничего, потому что он меня пробовал на роль, которую замечательно потом сыграл Смоктуновский. В институте я проходил по амплуа легкомысленного циника. Помню, Ромм объяснял: «Мой Куликов похож на Михалкова, он тоже талантлив, но легкомыслен. Налёт цинизма есть в его отношении к работе, ко всему». У меня сохранилась фотография моей пробы на Куликова, с Таней Лавровой.
На съёмках Михаил Ильич всегда был с хронометром, его очень волновал вопрос внутреннего ритма.
Михаил Ильич ненавидел в нас ложь. И если уж он сердился, то краснел, буровел, нос вытягивался, на скулах вздувались желваки - он становился страшен. Несколько раз я видел его в таком состоянии, уже не помню точно, по каким именно поводам. Один раз скандал разразился из-за нашего сокурсника Игоря Добролюбова (потом он стал секретарём Белорусского союза кинематографистов), который хотел получить от комсомольской организации характеристику в партию. Мы ему её не дали, считая, что он делает это ради карьеры. Такие тогда мы были, принципиальные и идиоты.
В каждом из нас Ромм уважал индивидуальность, помогал нам оставаться самими собой.
Я был очень упрям. Помню, когда я снимал свой первый, ещё немой этюд (в нем снимались мой сокурсник Борис Яшин и актёр Дубровин), Ромм сказал: «У тебя ничего не получится». Я был убеждён, что всё рассчитано правильно, сказал: «По-моему, получится. Вы не правы». Жигалко (у Ромма было два ассистента - Фосс и Жигалко) убеждала меня переписать сценарий. Ромм сказал: «Не надо. Пусть снимает. Пусть сам всего хлебнёт». Так и получилось. Материал не клеился. Я оконфузился. Работа получилась плохая, даже очень плохая, вряд ли заслуживавшая и трояка.
Ромм учил нас тому, что режиссёр всегда должен быть и драматургом, так же как и драматург всегда должен быть и режиссером. Он сам был прекрасный драматург, отлично чувствовал сценарную форму, великолепно умел её анализировать. Умением анализировать драматургию я во многом обязан именно ему.
Когда я собрался снимать «Первого учителя», мы долго беседовали с ним, он написал мне очень хорошее рекомендательное письмо в Госкино. Сценарий надо было защищать, на него уже начались нападки. Письмо Ромма помогло избежать поправок.
У Михаила Ильича можно было поучиться и его огромному искусству уважать людей.
Посмотрев привезённый из Киргизии материал, он сказал:
- Я думаю, ты сам во всём разберёшься. Если в чём-то нужен мой совет - спрашивай. Сам я не хочу говорить ничего. Мне кажется, ты уже профессионал, мои замечания тебе не нужны».
Он уважал свободу каждого, право художника на собственные ошибки, необходимость самому их познать и понять».
Кончаловский А.С., Низкие истины, М., Коллекция «Совершенно секретно», 1999 г., с. 98-99.
