Самопрослушивание - самопроверка ошибок по И.В. Ильинскому
«Главная работа освоения слова началась у меня тогда, когда я услышал себя в записи на плёнке. Трудно недооценить значение возможности слушания самого себя для актёра и чтеца. Такую возможность я получил главным образом в работе на радио.
Там, как бы со стороны, я мог узнать себя, услышать характер голоса, познать недостатки, может быть, не так ощутимые для других, но очень близкие своему сердцу, и я сразу же получил стимул к преодолению и исправлению этих недостатков. Произошло нечто тождественное с тем, когда я впервые увидел себя в немом кино, а затем и в звуковом. Помню, как, увидев и услышав себя на первой пробе звукового кино, где я говорил несколько слов из монологов роли Аркашки во время встречи с Несчастливцевым, я пришёл в такое уныние, что опять решил: актёр я плохой, надо переключаться на какую-либо другую работу. Но, по-видимому, так же как физическая природа человека сильна и зовёт его к жизни, так силен и актёрский дух.
При всём унынии появлялись энергия и силы бороться с этими недостатками, преодолеть их, выкарабкаться из них. Знание и учёт своего актёрского материала, понимание недостатков, диагноз их, поставленный самим актёром, облегчает борьбу со всеми этими отрицательными явлениями.
После того как прослушаешь и увидишь себя, легче поправлять различные свои недостатки: торопливость, вялость, затяжку темпо-ритмов и другие. Становишься невольно саморежиссёром.
Правы те режиссёры, которые дают актёру прослушивать себя в период репетиционной работы на радио, просматривать куски в просмотровом зале кино, так как всё это чрезвычайно помогает актёру. Делать это надо, несмотря на то, что такие показы и прослушивания отнимают много времени и, не боясь, что эти самопроверки могут расстроить актёра, повлиять на его настроение и помешать дальнейшей работе. Интересно, что А.Н. Островский обыкновенно слушал свои пьесы за кулисами. Слушая свои пьесы он безошибочно угадывал, как играют актёры. Только по звучащему слову он узнавал правильность ритмов, жизненность и правдивость того, что происходит на сцене. В ритме звучания он чувствовал и знал, наполнена ли пауза на сцене или она мертва. Такое прослушивание служит хорошей проверкой, так как зрительная сторона на сцене часто обманывает и заменяет coбой истинную правду.
Я придаю огромное значение современной технике, которая может помочь актёрам самых различных возрастов, а главное, учащейся молодежи познать самих себя и совершенствоваться, видя и слушая самих себя.
И в театрах и в учебных заведениях нужно широко применять магнитофоны и киноустановки. Для этой цели совершенно не важно качество съёмок. Записи на плёнке и съёмки могут проводиться на низком техническом уровне, их качество не имеет никакого значения, так как они должны служить только для самопроверки. У меня был случай, когда по своей случайной тени на репетиции я открыл неверный ритм моего ухода со сцены. На основании этого наблюдения я исправил недостатки, и с тех нор этот уход всегда сопровождался аплодисментами зрителей. режиссёр своевременно не обратил внимания на мою ошибку. Это произошло со мной в роли Юсова в спектакле Малого театра «Доходное место».
При первых моих работах на радио я понял значение самопрослушивания и обзавёлся магнитофоном. Вскоре я убедился, что магнитофон не должен связывать творческую свободу актёра и к нему надо прибегать только как к проверке уже найденного и сделанного. Когда я начал работать дома с магнитофоном, меня ждало много огорчений. Прослушивая себя, я убедился, что мои интонации невыразительны и однообразны, в то время как я обольщался тем, что они предельно выразительны. Всякий наигрыш и нажим также отражались в магнитофоне, и я ощущал их с болью в сердце. Однажды я работал у магнитофона над каким-то отрывком. Фразы тяжело ложились на плёнку. Чтение получалось безжизненным, ритм не находился. И начал переписывая отрывок снова. Кто-то позвонил в передней, меня позвали и отвлекли от записи. Не прерывая ход магнитофона, я сказал в сторону: «Минуточку! Скажите, чтобы подождали минуточку! Я сейчас, сейчас приду».
Эту фразу тоже зафиксировал магнитофон, но она оказалась единственно живой фразой в записанном отрывке. Когда мы прослушали этот кусок вместе с пришедшим моим товарищем, то удивленно оба отметили, как хорошо записал магнитофон именно эту фразу. «Может быть, надо немного отворачиваться от него, как ты делал, когда говорил эту фразу», - сказал мне товарищ. - «Нет, - отвечал я, - надо, чтобы фразы жили, были бы окрашены живой кровью активности, которая была в этой житейской фразе и которой не было в отрывке».
Аналогичный случай произошёл в кино. Звукооператор позвал меня посидеть у него в будке, в которую микрофон передавал всё, что говорилось у съёмочного аппарата. Шла репетиция. Актёры тяжело нанизывали слова, залавливали словами всё живое в сцене. Микрофон точно передавал репетицию, операторы беспрестанно передвигали его. Вдруг послышался голос осветителя; «Вася, подвинь эту пятисоточку, вот эту, эту. Ещё, ещё. Вот так, правильно. А, ну-ка, ещё немножко!» Осветитель, так же как и я у моего магнитофона, говорил где-то в стороне, но его голос был чище, яснее, чем у актёров. Я подумал: как было бы хорошо, если бы актёры говорили свои слова с подобной жизненной лёгкостью и активностью. Тогда, пожалуй, и не надо было бы так хлопотать звукооператору. Правда, к такой жизненности и целесообразной лёгкости актёру прийти не так легко. Если он будет подражать такой лёгкости, получится поверхностная правдёнка. Актёр должен искать природу сцены, сквозное действие, «вгрызаться» в неё, порой с избытком растрачивать свой темперамент на репетиции, чтобы выявить самое главное, найти ритм и отсечь ненужное. Только так он придёт к лёгкости и жизненности, к правде, но уже правде художественной и глубокой.
Оказывается, как мне рассказали руководители студии звукозаписи, совершенная грамзапись получается только у очень больших мастеров. Грамзапись требует от исполнителя, певца, музыканта громадной техничности в соединении с эмоциональностью. Артисты, не владеющие в совершенстве мастерством, которое и заключается главным образом в эмоциональности, сочетающейся с высокой техничностью, «не получаются» на пластинке. Грамзапись требует очень точного управления и владения артистом своими эмоциями. Эмоции и даже едва уловимые настроения передаются очень хорошо в грамзаписи. Но когда эти настроения и эмоции управляют артистом, а не артист ими, то это несовершенство будет выявлено и даже подчёркнуто…»
Ильинский И.В., Сам о себе, М., «Всероссийское театральное общество», 1961 г., с. 285-287.
