Во времена начала кооперативного движения, приглашённый директор Семён Могилевский зарегистрировал балет на льду «Все звёзды»… Одно из первых выступлений балета состоялось в США.
«Пришёл вечер, все разошлись по театрам. Я позаботилась и всем заранее заказала билеты. Поскольку я сама все эти мюзиклы пересмотрела по многу раз, то пошла на Джерома Робинсона, его балет тоже шел на Бродвее. Могилевский один остался в гостинице. Точно не помню, как всё происходило. Вроде бы на следующий день проходило собрание, где я объявила, что оставляю Валянскую со Спиридоновым в Нью-Йорке и ещё, по-моему, кого-то, потому что их пригласили в Рокфеллер-центре выступить в каком-то шоу.
Мы улетали утром. Я встретила перед уходом Гошу Сура, входящего в отель с безумными глазами. Мне показался его вид более чем странным, и я вечером сказала Сене, что хочу зайти к Суру. Могилевский пошёл со мной. Стучим, никого нет. Мы попросили открыть номер Гоши. Там пусто. Я попросила горничную открыть и номер Крыкановой, но и там никого. Постель застелена, вещей никаких нет. Слава богу, шёл не первый год перестройки. Я же никому не рассказывала, что ходила в ЦК КПСС, просила разрешения делать с Торвилл - Дином совместное шоу, первое совместное шоу наших артистов с западными звездами. Мне там давали добро очень долго, никак не могли понять, зачем это они должны санкционировать отклонение от советских норм.
В то же время Могилевский оформил документы на театр. Он какими-то немыслимыми путями получил разрешение на негосударственный театр и прошёл регистрацию. Тогда стояли дикие очереди, люди регистрировали кооперативы, Сеня совершил подвиг - сделал это за шесть дней.
Всё, можно вздохнуть, теперь, казалось, только работай. И тут в Нью-Йорке такой ужас, несколько человек исчезли!
Меня чуть столбняк не хватил. Через две недели у нас гастроли в Финляндии, пятнадцать концертов. Я поняла, не то что в Финляндию, а, не доезжая её, ещё в Москве, с протянутыми руками я должна идти впереди всех, чтобы мне удобнее было надевать на эти руки кандалы и сразу вести меня в тюрьму. Партбилет на стол! Я не понимала, что мне делать. Я не курила до этой ночи четыре года, а тут потянулась за сигаретой и тут же выкурила пачку. Потом взяла себя в руки и стала их разыскивать. Всех троих я нашла. Как мне это удалось - неважно. Но обнаружила их в машине американского тренера, уже проехавшего вместе с ними пять часов. Они его обманули, сказав, что гастроли закончились и Татьяна якобы им разрешила доехать до Детройта или куда-то поближе, где их ждут друзья. Я снова в шоке, Могилевский чуть ли не падает замертво, он к тому же еврей, беспартийный, в Москве семья - сын, жена, и вся жизнь порушена.
В тот вечер сбежали Гоша Сур, Алик-осветитель и Крыканова, у которой был роман с Аликом. Вероника Першина и Шпильман задержались. Они пришли, когда я ночью сидела с остатками труппы. Но я сразу поняла: вскоре уйдут и они. Я сказала Сене: «Я не буду никого держать. Эти двое уйдут ночью или под утро, но уйдут». Так оно и оказалось. Со слов этой пятерки написали потом несколько мерзких статей, какой я была ужасной и как я над ними издевалась. А я их любила, я дала им профессию и, что скрывать, я же их в Америку привезла, а как бы иначе они там оказались, визы сами не получали, билеты сами не покупали. В Москве бы влачили жалкое существование.
И только благодаря моему театру и тому, что я их в этот театр взяла, и театр назывался «Все звёзды», они сумели встать на ноги - и ни слова благодарности, только грязь. Они попали на разные катки, им дали возможность работать. К беглецам из СССР относились не как к обычным эмигрантам - эти вроде бы спасались от коммунизма. Никто из них, кроме Шпильмана и Сура, в Америке не проявил себя»
Тарасова Т.А., Красавица и чудовище, М., «Астрель», 2008 г., с. 189-191.