Функционирование научной школы
Функционирование научной школы
Подготовка ТЛ учениковПодготовка творческой личностью Учеников
X
Организация научной работы в институте по Н.К. Кольцову
В 1917 году Н.К. Кольцов создал в Москве «Институт экспериментальной биологии в Москве» и был его директором с 1917 по 1939 год. Современник вспоминает о постановке научной работы в институте:
«Знания всех поступающих в аспирантуру, по любому профилю, Николай Константинович проверял непременно сам. Экзамены проводились письменные: полагалось в присутствии Кольцова за несколько часов написать пространное сочинение на заданную специальную тему (мне по жребию досталась тема «митоз», и её предстояло раскрыть в цитологическом, генетическом и общебиологическом аспекте). И, наконец, когда мы, трое экзаменовавшихся, уже начали было писать свои сочинения, Кольцов совсем нас удивил - он предложил пользоваться книгами из институтской библиотеки, которая помещалась по соседству с комнатой, где мы экзаменовались. Николай Константинович пояснил при этом, что для научного работника очень важно умение пользоваться литературой, и он проверяет, насколько мы им владеем. Атмосфера экзамена была очень свободной и ровной, и все соискатели - два биолога и врач - были приняты.
С того дня в течение пяти лет я часто встречался с Кольцовым в разной обстановке и по разным поводам. В первой половине дня (в лучшие часы для собственной работы) Кольцов обходил несколько лабораторий.
Строгого расписания - по понедельникам в такую лабораторию, по вторникам в другую - не было. Николай Константинович знал ход исследований каждого сотрудника и обладал каким-то особым чутьём, позволявшим ему точно угадывать, где он сегодня более всего нужен - где должны появиться такие данные опытов, которые следует обсудить, или где могут возникнуть в ходе работы трудности.
Когда Кольцов появлялся, ему не приходилось начинать с вопросов, - ими его встречали, и тотчас развивалось обсуждение, в котором не существовало ни рангов, ни авторитетов. К обсуждению присоединялись обычно сотрудники, работавшие в той же комнате за другими столами. Нередко обсуждение превращалось в импровизированную конференцию, всегда очень свободную, но недолгую, по-настоящему деловую.
Кольцов не признавал в науке чинности, чиновности, официальности. На теоретических семинарах, которые он вёл, разрешалось перебивать любого говорившего, кто бы он ни был, тотчас, как только кому-то приходило в голову возражение или новая мысль. Не один Кольцов считал такой метод плодотворным. Иван Петрович Павлов, например, специально просил своих студентов, если у кого-либо возникнет вопрос, сразу перебивать его во время лекций. В коллективных размышлениях вслух первенство всё-таки оказывалось за Кольцовым - не по регламенту, не по чину, а по методу мыслить, по способу искания пути к познанию скрытых природных механизмов. Этот стиль мысли он в каждодневном общении старался привить своим сотрудникам и, как правило, в итоге достигал цели.
О стиле мысли Кольцова, поразившем меня ещё на первой слышанной его лекции, надо сказать подробнее, тем более, что сейчас у некоторых (чаще молодых) исследователей, увлечённых новыми областями экспериментальной биологии, проскальзывает скептическое отношение к фундаментальным морфологическим дисциплинам - как говорят, «к счёту тычинок и пестиков». Приходится иногда слышать, что для исследователя современных биологических проблем будто бы достаточно знания биофизических методик или принципов кибернетического анализа и т.п. Такие настроения не новы: они высказывались ещё в начале нашего века, когда предпринимались самые первые попытки приложения точных дисциплин, физики и химии, к исследованиям живых систем.
Кольцов первым в России обратился к цитологии и физико-химической биологии, когда эти дисциплины лишь складывались (а цитогенетика и генетика только собирались родиться), и он с первых шагов принялся искать связи между закономерностями, открываемыми на клеточном уровне, и морфологическими и физиологическими механизмами макромасштаба. Произошло это потому, что в естествознании он был энциклопедистом. Он блестяще владел классической эволюционной морфологией, великолепно знал новейшую физиологию своего времени и вместе с тем хорошо ориентировался в органической химии, физической химии и физике. Но именно благодаря универсальности его знаний идея «сбросить старую биологию с парохода современности» была ему совершенно чуждой. Он понимал, что будущее - за синтезом знаний. И, пожалуй, никто в его время не ощущал так остро неотрывность новой экспериментальной биологии от её классического фундамента.
Ведь эволюционная морфология рассматривала живой объект и его изменения как воплощение причинных связей естественного отбора. Она по сей день - незаменимая подготовка к исследованию причинных связей в других, самых мельчайших масштабах, позволяющая наметить самый естественный и необходимый путь анализа от общих закономерностей к частным механизмам, лежащим в их основе. (Именно этим путём и происходила в биологической науке смена масштабов и методов исследования.) Она - первая биологическая система отсчёта, которую необходимо постоянно ощущать, когда изучаешь тонкую структуру живого объекта. Если исследователь подавлен авторитарностью своей узкой, пусть даже самой точной, специальной дисциплины, используемой им для нужд биологии, то как бы хорошо он ни владел своим делом, он упустит из виду «биологическую систему отсчета», ни за что не увидит всего комплекса причинных связей и не сумеет осознать значение всех фактов. И факты надолго останутся без привязи к важнейшим проблемам биологии - это уже случалось не раз.
Так Кольцов подходил к своей науке. Но отношение к ней станет ясным до конца, только если будет рассказано о его отношении к людям науки «от мала до велика». Всю жизнь, до последнего дня, Николай Константинович Кольцов, перегруженный организационными делами, исследованиями учеников, редакторской работой, работал сам, своими руками как экспериментатор, в первую очередь цитолог и цитогенетик (и в последний день тоже работал с микроскопом!). Находил неожиданные выходы в пограничные сферы исследования. Формулировал новые задачи, удивлявшие своей широтой и неожиданностью средств, которыми они могли быть решены. Непрестанно рождал изумительные идеи.
И усвоив Кольцовский метод биологического мышления, блестящие идеи рождали его сотрудники, но это вовсе не приводило к шаблонному единомыслию. Наоборот, больше всего Николай Константинович ценил именно творческую индивидуальность, она была для него и для его сподвижников, заведовавших лабораториями института, самым важным критерием при подборе сотрудников. Оригинальность в подходе к предмету, в поиске методов исследования и независимость суждений не просто ценились - он тщательно воспитывал в учениках эти черты.
Этот примат индивидуальности Николай Константинович утверждал в своей школе ещё и тем, что в его научном наследии почти не было трудов, выполненных в соавторстве, хотя исследования впоследствии продолжение в работах других учёных. И он задал тон: доля исследований, выполнявшихся в Институте экспериментальной биологии в соавторстве, была небольшой, - ученики, как правило, следовали примеру Кольцова. И это был лучший способ выявить реальный творческий потенциал, возможности каждого сотрудника и предупредить фабрикацию стандартных научных работ, не отличающихся глубиной мысли и разнообразием подходов к предмету. Он отдавал науке всё, что у него было.
