Художественная критика
Художественная критика
Изображение из себя творческой личностиИзображение из себя творческой личности
X
Капризы литературной славы по Оливеру Голдсмиту
«Литературная критика в Китае меня всегда восхищала. У нас учёные люди собираются вместе, дабы вынести своё суждение о новой книге, беспристрастно оценить её достоинства, не вникая в жизнь сочинителя, а затем знакомят читателя со своим одобрением или порицанием.
В Англии таких критических судов не существует; человеку достаточно возомнить себя судьей талантов, и редко кто возьмётся оспаривать его претензии. Если кому-либо взбрело на ум стать критиком, довольно во всеуслышание объявить, что он - критик, и дело с концом. С этой минуты он обретает власть творить суд и расправу над каждым негодяем, дерзнувшим наставлять или развлекать его.
А раз уж таким образом чуть ли не каждый член общества получает право голоса в литературных делах, то нечего удивляться, если и тут всем распоряжаются богачи, либо покупая стадо избирателей своим лестным вниманием, либо подчиняя их своей власти.
Стоит какому-нибудь вельможе сказать за обедом, что такая-то книга написана недурно, как пятеро прихлебателей тотчас разблаговестят эту похвалу по пятнадцати кофейням, а оттуда она, изрядно приукрашенная в пути, попадет в сорок пять трактиров, где подают напитки подешевле, а оттуда честный торговец унесёт её к своему домашнему очагу, где эту похвалу с восторгом подхватят жена и дети, давно наученные считать всё его суждения верхом премудрости. И так, проследив источник громкой литературной славы, мы обнаруживаем, что она исходит от вельможи, который, возможно, обучен всем наукам и родному языку гувернёром из Берна или танцмейстером из Пикардии.
Англичане народ здравомыслящий, и мне особенно странно видеть, как ими правят мнения тех, кто по своему образованию никак не годится в литературные судьи. Люди, выросшие в роскоши, видят жизнь только с одной стороны и, конечно, не могут судить о человеческой природе. Да, они способны описать церемонию, празднество или бал, но это люди, воспитанные среди мертвящего этикета, привыкшие видеть вокруг лишь почтительные улыбочки. Как они могут притязать на знание человеческого сердца! Мало кто из английских аристократов прошёл лучшую из школ - школу нужды; впрочем, ещё меньше найдётся таких, кто вообще учился в школе.
Казалось бы, и бездельник герцог, и вдовствующая герцогиня имеют не больше права притязать на истинный вкус, чем менее знатная публика, однако всё, что им вздумается сочинить или расхвалить, немедленно объявляется верхом совершенства. Вельможе достаточно взять перо, чернила, бумагу, накропать три объёмистых тома и поставить на титульном листе своё имя. Будь его сочинение омерзительнее списка его доходов, всё равно имя и титул автора придают блеск его трудам, так как титула вполне достаточно, чтобы заменить вкус, воображение и талант. Посему не успеет книга выйти, как начинают спрашивать, кто её автор? Есть ли у него выезд? Где находится поместье? Какой стол он держит?
Если же автор беден и все эти вопросы не получают удовлетворительного ответа, тогда и он сам, и его книги тотчас предаются забвению, и бедняга слишком поздно понимает, что тот, кто вскормлен на черепаховом супе, стоит на более верном пути к славе, нежели те, кто питался Туллием
Напрасно горемыка, презрительно отвергнутый модой, уверяет, что он учился во всех странах Европы, где только можно было почерпнуть знания, что он не щадил сил, стремясь постичь Природу и себя. Его книги могут доставлять удовольствие, и всё-таки ему откажут в праве на славу; с ним обходятся, как со скрипачом, игрой которого хотя и наслаждаются, но на похвалу скупятся, затем, что он кормится музыкой, тогда как джентльмен-любитель, как несносно он ни пиликай, приведёт слушателей в восторг. Впрочем, скрипач может утешиться мыслью, что хотя все хвалы выпадают на долю его соперника, зато деньги достаются ему, но тут уж его нельзя уподобить писателю, ибо вельможа снискивает незаслуженные лавры, а настоящий писатель остаётся ни с чем.
А потому бедняк, помогающий своим пером законам страны, должен почитать себя счастливым, если обрёл не славу, а хотя бы снисходительность. И всё же с ним обходятся слишком сурово, ибо чем просвещённее страна, тем большую пользу приносит печатное слово и нужда в сочинителях возрастает соответственно с умножением числа читающих. В образованном обществе даже нищий, сеющий добродетель печатным словом, много полезнее сорока тупоголовых браминов, бонз или гербадов, как бы громко, часто и долго они ни проповедовали. И этот нищий, наделённый способностью воспитывать праздный ум и поучать развлечением, несравненно более нужен просвещённому обществу, чем двадцать кардиналов во всём их пурпуре и блеске схоластической мишуры».
Оливер Голдсмит, Гражданин мира, или письма китайского философа, проживающего в Лондоне, своим друзьям на Востоке, М., «Наука», 1974 г., с. 148-149.
