Решение задачи «обратить на себя внимание» юным А.Н. Вертинским
«В воспоминаниях Вертинского с замечательной откровенностью и проницательностью воссоздано то «предсостояние», которым определился его выход к рампе ещё до того, как он впервые открыл рот, чтобы спеть первую песенку. Надо было сделать вот что: «обратить на себя внимание». Лейтмотив с первых осознанных шагов: задержать на себе взгляды. Добиться успеха, признания. Сделать сценическую карьеру.
Это не только в годы киевского отрочества. Попав в Америку уже зрелым человеком, артистом, известным в Европе, он сталкивается всё с той же вечной задачей: надо «заинтересовать собой». Личность и идеи мало что определяют - определяет «внедрение». Никаких «идей» и нет у молоденького лицедея, а «личность» свою он старательно замазывает мелом и красками, рисует себе белые щёки и малиновые губы. Маска - изначальна, публика ждет именно маски, а не личности, потому что маски носят все. Это не тот случай, когда личность приходит в мир, переполняемая «содержанием», и жаждет поделиться с миром, мучается этим желанием, этим внутренним давлением. Тут все наоборот: сначала надо найти «место», вписаться в «форму», именно «формой» привлечь, а опыт личности нужен именно для овладения «формой», то есть «модой».
Какая мода царит в 1910-е годы?
Богемная. Мода на усталость, на «сны и иллюзии», на «истерику», на жеманное выламыванье. Вертинский виртуозно вписывается в эти ожидания. Обязательное программное притворство при этом настолько непритворно, что грань между реальностью и пародией на неё исчезает:
Я устал от белил и румян
И от вечной трагической маски,
Я хочу хоть немножечко ласки,
Чтоб забыть этот дикий обман...
Не верьте, он не устал. Ни от белил, ни от румян, ни от «обмана». Потому что «обман» - это и есть для него реальность, бездонная, бесконечная и всамделишная. Гениальное попадание Вертинского в «жанр» (поначалу, можно сказать, отчасти и «слепое», потом, впрочем, всю жизнь зорко осмысляемое и профессионально «подаваемое») - попадание состоит в том, что жизнь всё время оборачивается обманом, сном, мороком, но так, что при этом обман, сон, морок - всё время отдаются настоящей болью. По мгновенной верности моде - это несомненно «богема», вписыванье в стиль «Позорного десятилетия». По культурной парадигме - на пару веков глубже: маньеризм XVIII (в Европе - XVII) века: садовые романы, парики, музейная мебель. Однако по глубинной духовной основе - это тысячелетнее русское скоморошество, демонстративное отрешение от бесовской жизни через её пародированье.
Русский человек такого склада с равной вероятностью идёт либо в преступность, либо в святость, либо в инсценированье того или другого - только не в добропорядочную жизнь. Не удаётся инсценировка - он протыривается в зрительный зал, но всё равно попадает в круг зрелища. Нет билета - так без билета, это тоже «в стиле» - когда тебя «не пускают», гонят или за тобой гонятся. Две позы: или презрительная, или юродская. Или это артист, надменно скрестивший на наполеоновской груди руки, глядящий вокруг себя «невидящими глазами», или, когда «хочется хоть немножечко ласки», - это плут, который пролезает тайком в гостиницу, где остановилась приглянувшаяся ему дама; даму он застаёт с толстым жандармским полковником; при виде артиста боров приходит в ярость».
Аннинский Л.А., Барды, М., «Согласие», 1999 г., с. 7-10.