Творческое развитие юношей и девушек
Творческое развитие юношей и девушек
Встреча Наставника-профессионалаВстреча Наставника-профессионала
Обучение на лучших образцахОбучение на лучших образцах / эталонах
X
Приобщение юного И.В. Гёте к лучшим образцам культуры
Юный И.В. Гёте, которому стихотворное творчество давалось легко, «… вместе с младшими моими друзьями и, пожалуй, даже старшими предаться прекраснодушию, попустительству, взаимному угождению и благотворительности. В моей среде всё мною созданное, естественно, заслуживало одобрения. Женщины, друзья, покровители не сочтут дурным то, что делается для их прославления; эта обязательность в конце концов превращается во взаимный обмен любезностями, и характер человека, своевременно не закалённый делами более высокими, легко растрачивается в пустых фразах.
Но мне повезло, ибо неожиданное новое знакомство подвергло единственному в своём роде и достаточно жестокому испытанию всё, что во мне таилось или уже пришло в движение от самодовольства, самолюбования, суетности и высокомерия. Это испытание нимало не соответствовало духу времени и потому оказалось более действенным и чувствительным. Таким значительным событием, возымевшим для меня серьёзнейшие последствия, было мое знакомство, а вскоре и сближение с Гердером. […]
У Гердера нельзя было заслужить одобрения, хоть из кожи вон вылезай. Итак, искренняя симпатия и уважение, которые я питал в нему, находились в постоянном противоречии с неприязнью, которую он во мне возбуждал, отчего я, впервые в жизни, ощутил известный внутренний разлад. Поскольку разговор его всегда был значителен, спрашивал ли он, отвечал ли или вообще что-то обсуждал, то он, конечно, ежедневно, даже ежечасно прививал мне новые взгляды. В Лейпциге я вращался в узком, замкнутом кругу, во Франкфурте при тогдашнем моем состоянии подавно не мог расширить свои знания немецкой литературы; более того, мои мистико-религиозные и химические занятия завели меня в достаточно темные области, и мне оставалось чуждо почти всё, что за последние годы происходило в литературном мире. И вот благодаря Гердеру я вдруг познакомился со всеми новейшими идеями, со всеми направлениями, которые из этих идей проистекли. Сам он был уже достаточно знаменит, его «Фрагменты», «Критические рощи» и другие сочинения поставили его в ряд с наиболее выдающимися людьми, на которых давно обращены были взоры всей нации. Какое движение должно было происходить в таком уме, каким брожением была охвачена такая натура, трудно себе представить и передать. Но о том, сколь велика была внутренняя сила этого человека, можно судить по влиянию, которое он оказывал ещё много лет спустя, и по тому, как много он трудился и как много создал. […]
Прежде чем покончить с воспоминаниями о моём знакомстве с Гердером, имевшем для меня столь важные последствия, я должен добавить ещё несколько слов. Ничего не было удивительного, что мало-помалу я стал реже говорить с ним о материях, прежде способствовавших моему развитию, и тем паче поверять ему то, что всерьёз занимало меня в данное время. Он испортил мне наслаждение многим, что и прежде любил, и особенно нападал на меня за пристрастие к Овидиевым «Метаморфозам». Сколько я ни защищал любимого своего поэта, сколько ни заверял, что ничего не может быть приятнее для юношеской фантазии, чем пребывать в этих радостных краях вместе с богами и полубогами, быть свидетелем их страстей и поступков, всё тщетно. Я приводил в подробностях вышеупомянутое суждение серьёзнейшего мужа и подкреплял его собственным опытом - впустую. Он утверждал, что эти стихотворения лишены настоящей, непосредственной правдивости, что нет в них ни Италии, ни Греции, ни первозданного, ни культурного мира; всё - сплошное манерное подражание, впрочем, ничего другого и нельзя ожидать от такого переутончённого человека. Когда же я стал говорить в ответ, что произведения выдающего индивидуума тоже природа, что у всех народов, древних и новых, поэт всегда оставался поэтом, то мне досталось ещё сильнее; я выслушал столько неприятных вещей, что мой Овидий едва мне не опротивел. Ибо никакая любовь, никакая привязанность не бывают так сильны, чтобы долго противостоять осуждению большого человека, к которому мы вдобавок питаем доверие. В душе всё равно остаётся неприятный осадок, а когда любишь не безусловно, то это уже сомнительная любовь».
Гёте И.В., Из моей жизни. Поэзия и правда / Собрание сочинений в 10-ти томах, Том 3, М., «Художественная литература», 1976 г., с. 337-338, 340-341 и с. 347.
