Художественная критика
Художественная критика
НЕпонимание / НЕуважение новогоНЕпонимание / НЕуважение новых результатов ТЛ
X
Критики не замечают новых звёзд и способствуют процветанию посредственностей – оценка Эжена Делакруа
«Критические статьи об изящном искусстве, публикуемые с незапамятных времён, почти всегда имеют неустранимые недостатки: с одной стороны они наводят скуку на людей непосвящённых, потому что всегда кажутся им полными непонятных терминов, запутанными и утомительными. С другой стороны - они вызывают ненависть художников, ибо не только не способствуют прогрессу искусства, но запутывают самые простые вопросы и искажают любую идею. […]
Каждый может без труда заметить красоту лошади, уродство мужчины или женщины. Это бросается в глаза даже самым простым людям и не подвергается никаким сомнениям. Точно так же можно оценить прекрасную или пошлую картину, плохую или хорошую музыку. По крайней мере, так думает громадное большинство людей, счастливо одарённых инстинктом, который, как они говорят, не испорчен никакими предрассудками ремесла или школы; по их мнению, произведение искусства вызывает обычное впечатление удовольствия или неудовольствия, подобное тем впечатлениям, какие вызывают в нас все предметы внешнего мира. Бедный художник, которого критикуют совершенно произвольно на основании какого-то вдохновения свыше, восставая против этого непогрешимого приговора, поступает крайне невежливо.
Само собою разумеется, что он работает исключительно для этих судей, так тонко чувствующих красоту, а потому совершенно естественно, что только своим предрассудкам и заблуждениям он обязан недостатками своих произведений: теми недостатками, которые мгновенно угадываются здравым смыслом публики и на которые ему указывают с нескрываемым удовольствием. Затем, как нельзя более кстати, появляются критики, дабы утвердить столь разумное мнение. И странная вещь, публика (подобно слабому королю, который довольствуется тем, что только время от времени показывает свой характер) уступает критикам свои полномочия, предоставляя им право судить виновных. Но по нелепому противоречию то, о чем, казалось, можно было судить с первого взгляда, вызывает споры среди самих критиков. Однако от этой войны художник ровно ничего не выигрывает, ибо его судьи вполне единодушны в стремлении великодушно указать ему на его страшные заблуждения.
Нужно видеть, как они пускают в ход целый арсенал авторитетов, как развертывают внушительный ряд великих примеров и сводят на нет все ваше красноречие и все ваши усилия. Этот ратует за контур и приводит вас в отчаяние, требуя прекрасной линии. Другие бесконечно спорят о том, что важнее: рисунок или колорит; должен ли напев предварять гармонию, и является ли композиция основным качеством произведения. Они окончательно и бесповоротно определяют степень важности каждого из этих качеств и, безжалостно держа вас в намеченных границах, доказывают на тысячу ладов, что нужно оставить какое-нибудь уязвимое место, чем-то пожертвовать, например - рисунком, предпочесть или отбросить композицию или экспрессию. Забавный народ! Они воображают, будто природа творит так же отрывочно, показывая немножко одного и отбрасывая другое, смотря по обстоятельствам: как будто воображение может удовлетвориться изолированными проявлениями красоты, как будто оно не требует прежде всего той совершенной согласованности, той неподражаемой гармонии, которыми отличаются асе творения природы. Постоянно наблюдая, как критики перекраивают произведения искусства, отвергая одно и добавляя другое, и украшают предметы бесчисленными фантастическими выдумками, все в конце концов пришли к выводу, что нет ничего проще, чем поставить на место и тщательно отполировать то, что в природе кажется только наброском.
В результате, люди, имеющие какое-то отношение к искусству, преисполнились аристократического высокомерия. При виде какого-нибудь обыкновенного животного, они объявляют, что оно банально, мрачно или отвратительно и, желая сгладить его уродство и грубость, дать ему права гражданства и выставить в благопристойном виде, прибегают к стольким ухищрениям, что оно появляется на сцене совершенно переделанным, в соответствии с их вкусом. Правда, некоторые пытаются утверждать, что нужно изображать вещи в их истинном свете, не переделывая их в соответствии с требованиями хорошего тона или комической оперы. Но при каждой такой смелой попытке критики тотчас прибегают к неким примерам - порождениям своей фантазии, бросаются на защиту принципов, признанных всеми людьми хорошего вкуса, и всё время тесня смельчаков и новаторов, пытаются доказать, что сама природа впадает в заблуждения. Тем самым они удивительно способствуют процветанию посредственности во всех областях: простофили всегда чувствуют себя окрыленными, узнав, что вовсе не так уже трудно приобрести те великие достоинства, которые услужливые критики перекраивают соответственно росту каждого. И если люди сильного и смелого ума, способные поколебать это сооружение благих доктрин, подвергаются нападкам и гонениям, то, с другой стороны, заурядные рифмачи и пачкуны, народ ограниченный и близорукий, но вполне послушный и легко управляемый, с помощью этих спасительных правил почти без усилий идет по удобной, торной дорожке. И в самом деле, какое счастье, что существует настоящая энциклопедия традиций, рецептов и формул, где можно черпать вдохновение, которое считается такой редкостью; откуда полными пригоршнями можно брать материал для творчества, уже готовенький, снабжённый ярлычками и ожидающий только окончательной шлифовки!
Без сомнения, это самый приятный способ иметь дело с секретами и тонкостями искусства. Но, к несчастью, этим лёгким успехам порой мешает одно досадное обстоятельство, а именно: подлинные достоинства иногда завоевывают признание и в один миг извлекаются на свет из мрака неизвестности. Эти странные повороты судьбы часто происходят по вине мятежных умов, по вине смутьянов, пытающихся время от времени изменить порядок вещей, способных опровергнуть идеи, которые критики с таким трудом вбивают в головы. Когда таким людям, измученным строгим надзором наставников, иногда удается высунуть наружу кончик носа, то вдруг замечают, иногда даже более, чем следует; публика принимает их и ставит на почётное место, выделяя из толпы им подобных. Они становятся её любимцами, предметом её поклонения и поднимаются на трон, изгоняя старого идола, который отходит в ту огромную область забвения, где по воле каприза и моды гаснет даже самая блестящая слава.
Что же будет с злосчастным критиком теперь, когда всё вновь поставлено под сомнение? Его задача оказывается самой тяжёлой и неблагодарной. Новая восходящая звезда ослепляет его глаза, привыкшие к другому свету. С нежностью вспоминая о прошлом, он видит, что в будущем его ожидает та же участь, что и предмет его поклонения. Что он может сделать против великого множества ловко написанных статей, кому будет он жаловаться на этот разбушевавшийся поток, на бесстыдное пренебрежение священными образцами! Лишь у немногих хватает смелости отречься от прошлого и переменить религию вместе с толпой, такая внезапная смена убеждений равносильна самоубийству. Почти все критики умирают в прискорбном заблуждении, с остервенением цепляясь за обломки разрушающегося храма и погибают под его руинами жертвами принципа. Они подобны насекомым, которые живут на листьях дерева и с приближением зимы должны погибнуть вместе с этими листьями. Горе тому критику, который недостаточно ловко рассчитал возможности своего великого человека, тому, в ком ещё теплится жизнь, когда публика уже решила его судьбу. Он подобен Рахили, плачущей в Раме, и никто не может утешить его в этой благородной скорби! Горе тому, кто приходит в это переходное время, когда уже никто не знает, что следует считать прекрасным; когда растерянные любители обращаются к своим колеблющимся наставникам и просят подтвердить их суждение! Ему остается одно - кричать что есть силы: «Радуйся же публика!», а самому, отдавшись на волю судьбы, предаваться на досуге своей величественной меланхолии.
Такова судьба всякого, кто даёт другим возможность застать врасплох или обогнать себя, как бы ни были прочны те принципы, на которых он строит свои теории. Здесь уместно было бы коснуться, наконец, всех презабавных измышлений об идеале красоты, том незыблемом идеале, который меняется каждые 20-30 лет. Но этот вопрос заслуживает особого и более подробного изучения, так как занимает важное место в истории искусств».
Эжен Делакруа, Критика в искусстве / Мысли об искусстве. О знаменитых художниках, М., «Издательство Академии художеств СССР», 1960 г., с. 19-24.
