Душевные отклонения и болезни...
Психотравмы и судьба человека...Детские и юношеские психотравмы и судьба человека...
Эффекты, связанные с творчествомРазличные эффекты, связанные с творческой деятельностью…
X
Основные темы творчества Ингмара Бергмана – человеческое одиночество, помешательство, смерть…
А вот как протекало его детство:
«Родившись слабым и истощённым, Бергман страдал многими физическими недугами, которые обрекали его на тяжкие мучения. Но в ещё большей степени он страдал от той тяжёлой атмосферы, которая сложилась в семье. Отец его, как известно, был пастором, а пасторская семья всегда находилась в центре внимания прихожан, поскольку дом пастора был открыт для всех. В этих условиях отец и мать Бергмана стремились быть образцовой семьей, сдерживали в себе и подавляли всё, что могло повредить служебному положению. Железная самодисциплина и дисциплина, суровое воспитание. В основе которого лежали грех, признание, наказание, прощение и милосердие, создавали тяжелую, безрадостную атмосферу. Детей подвергали телесным наказаниям - пороли розгами.
По признанию Бергмана, между ним и его старшим братом существовала смертельная вражда, но они заключали между собой мир для того, чтобы извести свою младшую сестру, так как родители уделяли ей больше внимания.
Сложные отношения были у него с матерью - четырёхлетний малыш сгорал от «собачьей любви», но его преданность досаждала ей, вызывала раздражение. Чтобы завоевать расположение и любовь матери и зная, что она не выносит равнодушия и безразличия, маленький Бергман повёл игру, в которой применял высокомерие и холодную приветливость. Однако эта хитрость не удалась, и ему так и не пришлось испытать сладость ответной любви.
Отношения с отцом носили весьма отчужденный характер. Его излишняя суровость, даже жестокость по отношению к близким, отталкивала. Видимо не случайно, когда отца положили в больницу, мать попросила Бергмана навестить больного, Бергман отказался, ссылаясь на то, что у него нет ни желания, ни времени, что отец для него чужой человек и говорить с ним не о чем. Правда. Бергман признаётся, что вспоминая отца, он часто бывает несправедливым к нему: временами отец был нежным, дружелюбным, задорным, беспечно весёлым, хотя эти черты характера с лихвой заслонялись его мрачностью, тяжёлым характером, жестокостью, холодностью.
Отчужденные, холодные, почти враждебные отношения в семье - между отцом и матерью, братьями и сестрой, родителями и детьми - не могли не сказаться отрицательно на всех членах семьи и особенно кадетах, на всей их дальнейшей жизни. Не случайно Бергман на склоне лет будет вопрошать: «Почему брат стал инвалидом, почему раздавили сестру, превратив её в сплошной крик, почему я жил с воспалённой, незаживающей раной в душе? Не хочу измерять долю вины каждого, я не учётчик. Хочу только узнать, почему мы так жестоко страдали за непрочным фасадом социального престижа. Почему оказались искалеченными брат и сестра - несмотря на заботу, поддержку, доверие? Почему я столь долго был не способен на нормальные человеческие взаимоотношения?». На эти вопросы, по существу, нет ответа. Бергман был уверен лишь в том, что их семья состояла из людей, имевших добрые побуждения, но получивших катастрофическое наследство: чересчур высокую требовательность, муки совести и вину.
Лучшие годы его детства, вспоминает Бергман, прошли у бабушки – «властолюбивой ведьмы», которую все боялись и которая относилась к своему внуку с суровой нежностью и интуитивным пониманием. Может быть, потому, что внук для неё был единственным существом, с которым можно откровенно говорить, не опасаясь никаких подвохов, сплетен, двусмысленностей и предательства. Обычно перед обедом она беседовала со своим внуком о «Большом Мире, о Жизни и Смерти», которые его немало занимали.
Эти «беседы», как свидетельствует творчество Бергмана, оставили неизгладимый след. Чтение вслух, выдумывание различных историй с привидениями и ужасами, рисование «человечков» - своеобразных комиксов, регулярное посещение кино - всё это исподволь формировало творческую натуру Бергмана. Может быть, именно поэтому Бергман с удовольствием и любопытством вспоминает о ранних годах своей жизни, когда его фантазия и чувства получали богатую пищу. Он всегда любил совершать прогулки по местам своего детства, вновь переживать ощущения от освещения, запахов, людей, комнат, воскрешать в памяти моменты, жесты, интонации, предметы. Многое из своего детства Бергман органически ввёл в свои фильмы.
Знаменательной была встреча маленького Бергмана с кинематографом, когда он впервые в жизни смотрел фильм «Красавчик-вороной». «Это было началом. Меня поразила лихорадка, которая так никогда и не прошла. Беззвучные тени поворачивают ко мне свои бледные лица и неслышно говорят, обращаясь к самому заветному во мне. Миновало шестьдесят лет, ничего не изменилось, меня по-прежнему бьёт лихорадка». Эта лихорадка станет его основной «болезнью» на всю жизнь, делом жизни и смыслом творчества, хотя, как известно, Бергман довольно успешно работал и в театре: его театральная деятельность также получила международное признание.
Редкий, если не редчайший случай, когда ребёнок не хочет учиться в школе. Обычно все дети с малых лет выражают горячее желание пойти в школу. Другое дело, что многие из них довольно быстро разочаровываются в ней, и тогда для детей и для родителей начинаются тяжелые времена. Что касается Бергмана, то он категорически отказался ходить в школу. Каждый день его насильно втаскивали или вносили в класс, что немедленно вызывало у него рвотный рефлекс, обмороки, нарушения вестибулярного аппарата, в силу чего посещение школы было отложено.
Когда он пошёл в школу, то его постигло разочарование. Вспоминая свою учёбу в девятом классе одной из лучших и передовых по тому времени школ, Бергман замечает, что в ней «преподавали дерьмовые учителя» и властвовала «дерьмовая зубрежка». «Вонь омерзения» была всепроникающей и удушающей. «Класс был как бы миниатюрным отражением предвоенного общества: тупость, равнодушие, оппортунизм, подхалимаж, чванство с робкими всплесками бунта, идеализм и любопытство. Анархистов быстренько ставили на место - и общество, и школа, и семья наказывали образцово, нередко тем самым определяли всю дальнейшую судьбу правонарушителя. Методы обучения заключались главным образом в наказании, вознаграждении и насаждении чувства вины. Многие из учителей были национал-социалистами, одни - по глупости или ожесточенные неудавшейся академической карьерой, другие - из-за идеализма и восхищения перед старой Германией, «народом поэтов и мыслителей». На этом фоне серой покорности за партами и кафедрой встречались, разумеется, и исключения - одарённые, несгибаемые люди, распахивавшие двери и впускавшие воздух и свет. Но таких было немного. Наш директор - льстивый деспот, махинатор из махинаторов Миссионерского союза - обожал читать утренние молитвы, липкие проповеди, состоявшие из сентиментальных ламентаций на тему о том, как бы сокрушался Иисус, если бы именно сегодня он посетил Пальмгренскую школу, или же из адских проклятии в адрес политики, дорожного движения и эпидемического распространения джазовой культуры. Невыученные уроки, обман, жульничество, лесть, подавляемое бешенство и зловонный треск нарочно выпускаемых газов составляли непременную программу безнадёжно тянувшегося дня».
Долгов К.К., Долгов К.М., Ф.Феллини, И. Бергман: фильмы. Философия творчества, М., «Искусство», 1995 г., с. 128-131.
