Искусствоведение и литературоведение
Классификации творческих личностейОбщепринятой классификации творческих личностей, ученых, инноваторов не существует. Но многие Авторы предлагали для этого различные основания...
X
Это произведение И.В. Гёте написано в виде серии писем от лица девушки.
Далее изложена классификация деятелей искусства:
«Итак, к делу.
ПЕРВЫЙ РАЗДЕЛ. Подражатели. Можно считать, что пластическое искусство базируется на подобных талантах. Но порождено ли оно ими - пусть останется открытым вопросом. Если художник начинает с подражания, он при случае сможет подняться до наивысшего; если же он на этом застрянет, его можно будет назвать копировщиком, связывая с этим словом довольно нелестное понятие. Но когда подобная натура стремится в своей ограниченной области постоянно идти вперёд, то в конце концов возникают известные требования к действительности, которые художник стремится выполнить, а любитель познать. Не найдя перехода к подлинному искусству, легко очутиться на глухом перепутье и в конце концов дойти до раскрашивания статуй или до того, чтобы, как это и сделал наш добрый дедушка, увековечить себя для потомства в камчатном шлафроке. […]
Подражатель лишь удваивает объект подражания, без того, чтобы что-либо к нему прибавить или же повести нас дальше. Он втягивает нас в круг единичного и в высшей степени замкнутого существования, мы дивимся возможности подобной операции, мы даже испытываем известное удовольствие, но удовлетворить нас по-настоящему такое произведение не может, ибо ему недостаёт правды искусства, этого признака красоты. Как только она проступает наружу, картина приобретает то великое очарование, которое мы испытываем, рассматривая некоторые немецкие, нидерландские и французские портреты и натюрморты. [...]
ВТОРОЙ РАЗДЕЛ. Фантазёры. В отношении этой компании наши друзья очень уж резво повели себя. Казалось, что эта тема заставила их несколько съехать с колеи, и, хотя я сама при этом присутствовала и, признавая себя причастной к этому классу, не переставала взывать к справедливости и вежливости, мне всё же не удалось воспрепятствовать изобретению огромного количества прозвищ, которыми они клеймили этот класс и которые далеко не всегда заключали в себе похвалу. Подобных любителей называли поэтизаторами, ибо, вместо того чтобы познать поэтическую часть изобразительного искусства и к ней стремиться, они соревнуются с поэтом, по пятам следуя за преимуществами его искусства, не замечая и пропуская мимо глаз преимущества своего. Их прозвали «рыцарями видимости», ибо они гонятся за видимостью, пытаются всячески занять ею воображение, не заботясь о том, удовлетворяет ли она требования искусства. Называли их и фантомистами, потому что их влечет к себе пустая призрачность; фантастами, ибо им свойственна бессвязность и разорванность образов, искажённых как в сновидении; «облачниками», так как они не могут обойтись без облаков, которые должны служить достойной почвой для их видений. Под конец с ними расправились ещё и при помощи рифмы, окрестив парителями и затемнителями. И тут же стали утверждать, что у них нет реальности, что их образы нигде и никогда не существуют, что им не хватает правды искусства - прекрасной действительности.
Невзирая на то, что фальшивую натуральность приписывали уже подражателям, от этого упрека не спаслись и фантазёры, и какие только ещё обвинения не были выдвинуты против них! Хоть я и заметила, что господам хотелось заодно и подразнить меня, я всё же доставила им это удовольствие и взаправду рассердилась.
Я спросила их: разве же гений не проявляется главным образом в изобретательности и разве можно оспаривать это качество у фантазёров? И не заслуживает ли благодарности уже то, что испытываешь радость при виде этих приятных сновидений? Разве же в этом свойстве, которое вы попытались очернить всевозможными причудливыми прозвищами, не заложена основа и условия высшего проявления искусства? Что можно с большим правом противопоставить жалкой прозе, чем эту способность созидать новые миры? Разве же это не редкостный талант, не редкостное заблуждение, если о нем всегда, даже встретившись с ним на перепутье, говорят с уважением? Господа недолго сопротивлялись. Они напомнили мне, что здесь речь идет только об односторонности и что именно это качество, могущее столь благоприятно влиять на искусство в целом, так много вредит ему, проявляясь обособленно, самостоятельно и независимо.
Подражатель никогда не может повредить искусству, ибо он старательно возводит его на ту ступень, где им может и должен завладеть подлинный художник, и, напротив, фантазёр безмерно вредит искусству тем, что изгоняет его за пределы всех его областей, и здесь требуется величайший гений, чтобы из этой неопределённости и неосязаемости самого фокуса искусства поставить искусство в надлежащий и предназначенный ему круг.
Мы ещё немного поспорили, и под конец они спросили меня, не вынуждена ли я согласиться, что именно на этом пути возникло и возникает столь пагубное для искусства, вкуса и нравов заблуждение - сатирическая карикатура.
Разумеется, её-то я уж не смогла взять под свою защиту, хотя, впрочем, не буду отрицать, что это безобразное порождение порой забавляет меня и в качестве пикантной приправы часто приходится по вкусу моему злорадству - этому наследственному и первородному греху всех детей Адама.
Но обратимся к дальнейшему!
ТРЕТИЙ РАЗДЕЛ. Характеристы. С ними Вы уже достаточно знакомы по подробным отчётам о споре с одним замечательным представителем этой породы. Если бы этот класс нуждался в моём одобрении, я смогла бы ему его гарантировать, ибо, если мои милые фантазёры хотят играть на характерных чертах, то эти черты прежде всего должны находиться в наличии. Если значительное должно доставить мне удовольствие, то я охотно стерплю, чтобы кто-нибудь всерьёз им занялся. Итак, если поклонник характерного хочет совершить черновую работу, чтобы не дать поэтизаторам превратиться в фантастов или, что ещё хуже, потеряться в парении и затемнении, то он будет для меня всегда достоин всяческих похвал и превозношений.
Дядюшка после последнего разговора, видимо, начал склоняться в пользу своего недавнего гостя и потому стал на сторону этого класса. Он заметил, что в известном смысле их можно было бы назвать ригористами. Их тяга к абстрактному, их восхождение к отвлечённым понятиям всегда что-то обосновывает, к чему-то ведет, и в этом смысле характернее особенно по сравнению с бессодержательностью других художников и любителей, становится ещё более ценным. Но маленький упрямый философ снова выказал здесь свой нрав и начал утверждать, что их односторонность, как раз в силу их кажущейся правоты, ограничивая возможности искусства, вредит ему куда больше, чем парение фантазёров; при этом он заверял, что никогда не перестанет враждовать с ними. [...]
Сейчас, заглянув в бумаги, я вижу, что наш философ преследует их безобразными кличками. Он называет их скелетистами, геометрами, схематиками и в примечании добавляет, что одного только логического существования, одной выкладки рассудка недостаточно для искусства. Над тем, что он хочет этим сказать, я не стану ломать себе голову.
Далее, он утверждает, что у характерных художников недостает прекрасной легкости, без которой немыслимо искусство. С этим, пожалуй, придётся согласиться и мне.
