Музыка
Открытия в области музыки…
Биографии, автобиографии и мемуарыРазличные воспоминания о творчестве и творцах…
X
Описание концерта Николло Паганини Генрихом Гейне [продолжение]
Когда Паганини вновь начал играть, жуткий мрак встал перед моими глазами. Звуки уже не превращались в светлые образы и краски; наоборот, даже фигуру самого артиста окутали густые тени, из мрака которых пронзительными, жалобными воплями звучала его музыка. Лишь изредка, когда висевшая над ним маленькая лампа бросала на него свой скудный свет, я мог разглядеть его побледневшее лицо, с которого пока ещё не вполне исчезла печать молодости. Странный вид имела его одежда; она была двухцветная - жёлтая с одной стороны, красная - с другой; ноги его были закованы в тяжёлые цепи. Сзади него шевелилась фигура, в физиономии которой было что-то весёлое, козлиное; а длинные волосатые руки, по видимому принадлежавшие этой фигуре, временами касались, услужливо помогая артисту, струн его скрипки. Иногда они водили рукой его, державшей смычок, и тогда блеющее, одобрительное хихиканье сопровождало истекавшие из скрипки звуки, всё более и более страдальческие, всё более кровавые.
Эти звуки были, как песни падших ангелов, которые согрешили с дочерьми земли, за это изгнаны были из царства блаженных и с лицами, пылающими от позора, должны были сойти в преисподнюю. Это были звуки, в бездонной глубине которых не теплилось ни надежды, ни утешения. Когда такие звуки слышат святые на небе, славословия богу замирают на их бледнеющих губах, и с плачем они покрывают свои благочестивые головы; порой среди этой музыки горя и страданий звучало также и блеянье козлиного смеха, и, слыша его, я замечал на заднем плане множество маленьких женских фигур, которые со злобной весёлостью кивали своими безобразными головками и, дразнясь, со злорадством, пальцами, сложенными для крестного знамения, почёсывали сзади свои маленькие округлости. Из скрипки вырывались тогда стоны, полные безнадёжной тоски; ужасающие вопли и рыдания, какие ещё никогда не оглашали землю и, вероятно, никогда снова не огласят её, разве только в долине Иосафата в день страшного суда, когда зазвучат огромные трубы архангелов и голые мертвецы выползут из могил в ожидании своей участи...
Но измученный скрипач вдруг ударил по струнам с такою cилой, с таким безумным отчаянием, что цепи со звоном распались, а его лихой помощник вместе с глумящимися чудовищами исчез. В этот момент мой сосед, меховой маклер, произнёс: «Жаль, жаль! У него лопнула струна - это от постоянного pizzicato».
Лопнула ли действительно струна на скрипке? Я этого не знаю. Я заметил лишь, что иной характер приобрели звуки, и внезапно вместо с ними изменились и сам Паганини и окружающая его обстановка. Я едва мог узнать его в коричневой монашеской рясе, которая скорее скрывала, чем одевала его. С каким-то диким выражением на лице, наполовину спрятанном под капюшоном, опоясанный верёвкою, босой, одинокий и гордый, стоял Паганини на выступе морской скалы и играл на скрипке. Происходило это, как мне казалось, в сумерки; красные отсветы вечера ложились на широкие морские волны, которые становились всё краснее и шумели всё торжественнее в таинственном созвучии с мелодиями скрипки. Но чем багровее становилось море, тем бледнее делалось небо, и когда, наконец, бурные воды превратились в ярко пурпурную кровь, тогда небо стало призрачно-светлым, мертвенно-белым, и угрожающе выступили на нём крупные звёзды... и эти звёзды были чёрные-чёрные, как куски блестящего каменного угля. Но всё порывистее и смелее становились звуки скрипки; в глазах страшного артиста сверкала такая вызывающая жажда разрушения, его тонкие губы шевелились с такой зловещей торопливостью, что, казалось, он бормочет древние нечестивые заклинания, которыми вызываются бури и освобождаются от оков злые духи, томящиеся в заключении в пучинах морских. Порою, когда он простирал из широкого монашеского рукава свою длинную, худую голую руку и размахивал смычком в воздухе, он казался воистину чародеем, который повелевает стихиями при помощи своей волшебной палочки. Тогда безумный рёв несся из морских глубин; кровавые волны, объятые ужасом, вздымались вверх с такой силой, что почти достигали бледного небесного купола и покрывали брызгами своей красной пены его чёрные звёзды. Кругом всё выло, ревело, грохотало, как будто рушилась вселенная, и всё с большим упорством играл монах на своей скрипке. Мощным усилием своей безумной воли он хотел сломать семь печатей, наложенных Соломоном на железные сосуды, в которых заключены были побеждённые им демоны. Мудрый царь бросил их в море, и мне чудилось, что я слышу голоса заключённых в них духов, когда скрипка Паганини гремела своими самыми гневными, басовыми звуками. Наконец, мне послышались словно ликующие крики освобождения, и из красных кровавых волн стали подымать свои головы освобожденные демоны: чудища сказочно безобразные, крокодилы с крыльями летучей мыши, змеи с оленьими рогами, обезьяны, у которых головы покрыты были воронкообразными раковинами, тюлени с патриархально длинными бородами, женские лица с грудями вместо щёк, зелёные верблюжьи головы, ублюдки самых невообразимых помесей, - все пялили свои холодные умные глаза на играющего на скрипке монаха, все простирали к нему свои длинные лапы-плавники... а у монаха, охваченного безумием заклинаний, свалился капюшон, и волнистые волосы, разметавшись по ветру, словно чёрные змеи, кольцами окружали его голову.
Это было настолько умопомрачительное зрелище, что я, чтобы не потерять рассудка, заткнул уши и закрыл глаза. Привидение тотчас исчезло, и, когда я снова взглянул, я увидел бедного генуэзца в его обычном виде, отвешивающим свои обычные поклоны, в то время как публика восторженно аплодировала».
Генрих Гейне, Флоентийские ночи / Избранные произведения в 2-х томах, Том 2, М., «Государственное издательство художественной литературы», 1956 г., с. 397-402.
