Выявленные приёмы, инварианты, эвристики, статагеммы решения творческих задач…
ИскусствоОтдельные творческие решения в искусстве
Восприятие нового…Восприятие профессиональным сообществом и/или обществом в целом новых достижений творческой личности
X
В 1972 году Михаил Веллер, заканчивая филологический факультет Ленинградского университета, защищает дипломную работу по теме: «Типы композиции современного русского советского рассказа». Вот как он описывает эту защиту.
«Великое изобретательство и разнообразие Эдгара По тянуло минимум на докторскую. Умел, наркоман проклятый! Книг по технике и технологии рассказа не было. Вообще. Я буквально высасывал все из университетской и Публички - это был ручеёк влаги на мельницу: образы, характеры, мастерство пейзажа, философские ноты. Банды пустоболтов.
И любимый мной ОПОЯз в двадцатые занимался не тем. И уважаемые структуралисты занималась не тем. И никто не хотел показать, как из нескольких фраз составляется блок, нагруженный уже новой мощью мысли, чувства, значения. И никто не говорил, как можно составлять эти блоки в разные комбинации, и будут получаться разные и сильные по воздействию тексты.
Я читал бесспорного нашего авторитета Бахтина и не мог уразуметь: ещё «Илиада» полифонична, ещё «Венецианский купец» полифоничен, диалектика есть закон жизни и среди прочего формализуется в многогранности персонажных характеров, неоднозначности, неодномерности героев, - так о чём вы поёте столь бесконечно?.. Меня интересовала современность. Подошел диплом. Рамки темы не могли быть раздвинуты за горизонт. Я сформулировал себе: «Типы композиции современного советского рассказа». Таких работ не существовало. Компиляция не предполагалась. Пахло самостоятельностью, и пахло «формализмом», и от меня открещивались, и я аж нашел себе руководительницу. Она была лишь доцент, и вообще на пару лет из Тарту, и содержал её муж, и у неё не было опаски.
И я придумал свои термины, и дал свою классификацию, и вообще это есть в анализе-наставлении «Технология рассказа», и об этом говорится в «А может, я и не прав». Прошла треть века, и я могу сегодня отмерить: к моменту защиты я был первым в СССР специалистом по композиции короткой прозы. За слова отвечаю. Но другие страны и языки сказать затрудняюсь, за железной занавеской мы жили, без интернета, и факсов с ксероксами у нас не было, и загранпаспортов. А в радиусе известного пространства - был я.
Кто понимал «трёхопорную новеллу» О. Генри, Шекли и ещё пары ребят? Кто формулировал «переставленный кубик» Пристли? Кто анализировал «опрокинутый временной ход» Фитцджеральда? И вот эти банды неучей и идиотов будут всю жизнь полагать себя изучателями литературы, начитывая и комбинируя чужие нехитрые соображения!
М-да. Но ограничиваться надо было советским послевоенным периодом - 50-е-60-е годы. И все мои познания как то части мировой новеллистики уходили в примечания и сноски!
Кто помнит сейчас, и кто отмечал тогда контрапункт короткого славного рассказа - Сергея Воронина, ныне и вовсе забытого? Кто препарировал - чтоб вся ткань ясна на срезе! - блестящий параллелизм Аксёнова «Завтраки 43-го года»? Кто проследил, как от железного рычага сюжета в «Охоте жить» Шукшин перешёл к «точечной новелле»? Кто увидел и понял весь жизненный цикл - символ-треножник - в единственном гениальном из рассказов спившегося Виля Липатова «Мистер-Твистер»?
Если вы сведете пушкинского «Гробовщика», бабочку Мо Цз-ы и «Ночью на спине лицом кверху» Кортасара - так это будет одна моя сноска к одной из страниц в дипломе. Не много ли я хотел от бедной кафедры советской литературы, которая ненавидела во мне уже выпестыша ненавистно-почтенной кафедры русской?
Меня провалили на защите. Я был единственным из трёхсот человек выпуска, кто, вовремя представив подобающие оформленный диплом, соответствующий всем требованиям, защищал его в назначенным срок и в установленной форме - и был провален. Потом кафедра битый час ругалась за закрытыми дверьми. Сводила личные счеты. Кричала о науке и лженауке. Говорила, что теперь русская кафедра раздует инцидент и хрен кто из наших «советских» защитится в Пушдоме! И голосовала, и решила по Соломону: а вот пусть нужный нам Пушдом, вотчина ихняя, и решает сам эту фигню, а мы умываем свои коммунистические руки и потакать инакомыслию в нашей науке не будем! По моему, они специально орали так громко, чтоб в коридоре лучше было слышно! И я защищался в Пушдоме. Я был приподнят значимостью своей персоны. Я пел и щёлкал. Я был спокоен, доказателен, доброжелателен и уверен. И не давал перебить и заткнуть себя никаким каком! На усмешку завкафедрой, что вот этот график должен объяснить ему пафос рассказа?! - я отвечал гордо (заготовка), что он же не требует от кардиолога, чтобы кардиограмма объяснила врачу его военную храбрость и благородство души? Так у меня тоже узкая задача. Через пять минут директор Пушдома обнял меня за плечи и посадил рядом с собой. Он лёгко погасил мелкий случай, и полил маслом, и помазал сладким, и выразил и пожелал. Чёрт меня побери. Это была последняя в моей жизни отметка».
Веллер М.И., Моё дело, М., «Аст», 2006 г., с.121-123.
Работа «Технология рассказа» была опубликована автором в 1989 г.
