Проведение репетиций и принятие режиссёрских решений по С.М. Эйзенштейну
«С.М. Эйзенштейн приходил на репетицию, по его словам, «готовый» на 75%. Он знал, что хотел, и хотел от нас то, что придумал и продумал заранее. Поэтому его указания были «железными».
Остальные 25% он доделывал, уже исходя от конкретных, создавшихся на репетиции условий. В то же время он охотно поощрял импровизацию, часто неожиданную и для самого себя. Например, на репетиции на актёра Григория Александрова напала икота. Сначала это нас веселило - ждали, когда она прекратится. Актер икал. Стали уже нервничать - уходит время. Он продолжает икать. Сергей Михайлович с угрозой просит «прекратить безобразничать». Икота продолжается. Выведенный из себя Эйзенштейн вдруг изрекает: «Будешь икать и на спектакле!» И актер икал.
Были даже такие места в спектакле, где актёр не только мог, но и был обязан неожиданной репликой поставить своего партнёра в затруднительное положение, а последний должен был не только «вывернуться», но и в свою очередь «подложить свинью». Эти мины замедленного действия готовились «остряками» целый день, передавались исполнителям по секрету и только на спектакле «взрывались».
На репетициях Эйзенштейн предельно чутко относился к предложениям актёров и, если находил их приемлемыми, тут же оставлял в спектакле как обязательные. Нужно сказать - таких предложений было много и принимались они часто.
Иногда Эйзенштейн принимал от актёров целые сцены. Например, всю свадьбу Машеньки с Курчаевым. Её играли по сельскому ритуалу, с пением «А кто у нас молод, а кто не женат», с традиционными плясками (даже поп в облачении пускался в присядку), битьем горшков и пр. Так как женихов было трое, то в помощь попу торжественно вносили на доске муллу. Мулла пел антирелигиозные частушки (например - «всё может быть, Христос и помер» - хор аккомпанировал: «Алла верды, алла верды». «Но что воскрес, то это номер!» Хор: «Алла верды, алла верды»). Затем под пение лезгинки: «Чего ж тебе надо, ничего не надо» - и мулла пускался в пляс, в конце которого он поднимал доску, на которой был лозунг остросовременный: «Религия - опиум для народа».
Число мелких же актёрских предложений было весьма внушительно. Поэтому работали с азартом, непринужденно, с озорством, весело. Каждый старался внести свою лепту. Но ещё веселей было, когда предложение актёра не принималось. Хором кричали «в свою пьесу», находили это почему-то смешным, и все хохотали. Хохотал и неудачник, хохотал и Сергей Михайлович - ведь ему было тогда только двадцать пять лет!»
Левшин А., На репетициях «Мудреца», в Сб.: Эйзенштейн в воспоминаниях современников, «Искусство», 1974 г., с. 142-143
