«… предложим некоторые весьма грубые соображения о структуре соообществ людей и животных как метаболических форм. Сообщество является метаболической формой прежде всего потому, что оно переживает составляющих его индивидов. Непрерывный поток постоянно обновляемых индивидов обеспечивает постоянство социальной формы. Непрерывное взаимодействие между членами сообщества обеспечивает устойчивость этой формы. Это взаимодействие часто может материализоваться в виде циркуляции сложности, то есть информации, во всём теле сообщества. Можно выделить два основных типа сообществ:
1. Военное сообщество. Каждый индивид занимает в нём заданное место и действует в соответствии с правилами, позволяющими сохранить как глобальную форму сообщества, так и место индивида в нем. Ясно, что общая пространственная инвариантность социального тела требует постоянного взаимодействия каждого индивида с индивидами, которые его окружают. Циркуляция информации, которую можно рассматривать как жидкость, должна быть структурно устойчивой, и чтобы этого проще всего достичь нужно заставить циркулировать градиент.
На членах сообщества задаётся положительная функция и, а именно власть, равная нулю на границе, и каждый индивид принуждается действовать в зависимости от ближайшего к нему индивида на траектории градиента, имеющего большее значение. Функция «должна иметь по крайней мере один максимум. Индивид, помещённый в точку максимума, является вождём, поскольку он может получать приказы только от самого себя. Поскольку задержки при передаче приказов могут иметь пагубный эффект для глобальной устойчивости, особенно в эпохи смуты, когда необходимы быстрые изменения поведения, функция и не может иметь другой критической точки кроме этого единственного максимума, воплощённого в вожде. Из этого следует, что такое социальное тело представляет собой шар, подчинённый монархическому управлению.
Применяя эту гипотезу можно убедиться, что большинство животных сообществ с инвариантной структурой топологически являются шарами, управляемыми по существу единственным вождём. Таковы стаи птиц, косяки рыб, стада копытных, и т.п. Следует заметить, что наличие единственного вождя не всегда очевидно. Так стаей пчёл руководит вовсе не царица. Здесь как и в случае с миксомицетами (Slime moulds) мы сталкиваемся со сложными морфогенетическими полями. Следует также отметить, что рассматриваемая здесь структура является простейшей. Но это не единственная структура, способствующая структурной устойчивости. Можно представить себе военное сообщество без единственного вождя или даже вообще без вождя, однако в этом случае социальное тело должно быть многообразием, имеющим по меньшей мере размерность три (чтобы иметь структурно устойчивое эргодическое поле без особенностей).
2. Текучее сообщество. Типичным примером такого сообщества можно считать тучи комаров. Каждый индивид группы перемещается случайным образом до тех пор, пока он видит всех своих сородичей в том же полупространстве. В противном случае он пытается изменить это движение так, чтобы вернуться в группу. Тут устойчивость обеспечивается через катастрофу при помощи барьера, гарантирующего прерывность поведения. В наших сообществах, однако, барьер зафиксирован, причём двояко: с одной стороны, посредством осознания индивидом моральных норм, а с другой стороны - при помощи законов и репрессивных органов сообщества. Впрочем, наши сообщества могут быть отнесены к промежуточному типу. Они не являются полностью текучими, поскольку расслоены на социальные классы, разделённые фронтами ударной волны, плохо преодолеваемыми индивидами. Имеется классическая аналогия между сообществом и индивидуальным организмом.
Она состоит в том, что различие между первичным (производство), вторичным (распределение) и третичным (управление) секторами в какой-то степени напоминают три основных листика эмбриона. Но сообщество в отличие от индивида воспроизводит себя исключительно при помощи почкования (роения). Марксизм, пытающийся объяснить структуру и эволюции сообщества только при помощи экономических факторов, гомологичен метаболической теории Чайлда в эмбриологии. Обе теории страдают от одинаковых упрощений. Действительно, типичный характер социальных морфогенетических полей заключается в том, что они изменяют поведение индивидов, причем часто грубо и необратимо. Индивиды вынуждены посвящать себя целиком, вплоть до собственного существования, сохранению глобальной социальной формы, рассматриваемой как высшая ценность. В результате возникает один эффект, совершенно неизвестный в неживой природе, который имеет самые неприятные последствия в виде неустранимой общественной несправедливости.
3. Деньги. Деньги как средство обмена циркулируют в обратном направлении по отношению к товарам и услугам. Они имеют тенденцию уходить от чистых потребителей и накапливаться у чистых производителей. Но поскольку они должны двигаться в социальном теле по кругу, необходимо, чтобы какой-то искусственный механизм направлял их в обратную сторону. Такой механизм может опираться только на общественные структуры, на власть. Деньги заимствуют градиент власти […] при помощи процесса налогообложения. Достигая вершины, деньги распределяются вождём, который посредством перманентной (или, по крайней мере, ежегодной) катастрофы имеет возможность управлять их распределением среди нуждающихся элементов. Эта власть, как известно, является одним из основных средств управления. Таким образом, в любом обществе градиент производства и градиент власти имеют тенденцию организовываться антагонистическим образом, чтобы реализовать более или менее устойчивый финансовый цикл […].
Такой взгляд является по сути пессимистическим, поскольку он показывает, что социальная несправедливость неустранимо связана с устойчивостью общества. Лично я считаю, что единственный способ смягчить угнетение это перестать приписывать социальным формам (особенно нациям) этическую ценность. Знаменитые слова Гёте: «лучше несправедливость, чем беспорядок» оправданы только в той мере, в какой беспорядок может породить ещё худшую несправедливость. Но если индивиды достигли морального уровня, достаточного для того, чтобы не пользоваться в своих корыстных интересах временной слабостью власти, этой опасности можно не бояться. В этом случае, очень лабильная ситуация с размытой властью имеет все шансы перейти в режим, оптимальный для индивида.
Было бы в равной степени соблазнительно рассмотреть историю наций как последовательность катастроф между метаболическими формами. Каким примером обобщенной катастрофы мог бы послужить распад какой-нибудь великой империи, например, империи Александра Македонского. Но очевидно, что следует себя ограничить. Говоря о Человеке, можно самое большее постичь только поверхность вещей. Как сказал Гераклит: «Как бы далеко ты не зашёл, ты не сможешь достичь пределов души, столь глубока её форма». […]
Прежде чем приступить к заключительной дискуссии, представим здесь резюме наших тезисов.
Любой случай возникновения или разрушения формы, любой морфогенез может быть описан через исчезновение аттракторов, представляющих исходные формы, и их замену (путем захвата) аттракторами, представляющими конечные формы. Эти процессы, которые мы называем катастрофами, могут быть заданы на пространстве внешних переменных. […]
Любой естественный процесс разлагается на структурно устойчивые элементы, которые мы называем креодами. Множество креодов и многоразмерный синтаксис, который определяет их относительные положения, порождает семантическую модель.
Рене Том, Структурная устойчивость и морфогенез, М., «Логос», 2002 г., с. 234-236.