Художественная критика
Художественная критика
Деградация творческих людейДеградация творческих людей
X
Эффекты театральной критики по Эмилю Золя
«Хочу сознаться в том, что вызывает у меня изумление. Когда я бываю на премьерах, нередко мне в антракте приходится слышать общие суждения, высказываемые моими собратьями по критике. Нет надобности прислушиваться, - достаточно войти в фойе; собеседники говорят громко, можно различить и отдельные слова, и целые фразы. То и дело звучат безапелляционные приговоры: «Мерзость! Вздор! Театр на этом прогорит!»
И, заметьте, критики, несомненно, правы. Обычно речь идёт о скверной пьесе. Всё же такая откровенность меня всегда восхищает, - я-то ведь знаю, какое нужно бесстрашие, чтобы говорить, что думаешь. Мои собратья так негодуют, они так возмущены бессмысленной пыткой, на которую их обрекает театр, что в последующие дни я с любопытством заглядываю в их рецензии - вот где они, наверно, дадут волю своему гневу. «Бедный драматург! - думаю я, развёртывая газету. - Здорово они с ним, наверно, разделались! Читатели, пожалуй, и косточек его не соберут!» Читаю - и застываю в недоумении. Перечитываю, желая убедиться, что не ошибся.
Нет, это уже не те прямые, откровенные оценки, которые были высказаны в кулуарах, не резкая правда, не законная беспощадность людей, которых заставили скучать и которые теперь душу отводят. Попадаются рецензии и вовсе галантные, они, как говорится, подстилают соломку, чтобы драматургу было не так больно падать, и в галантности своей доходят иногда до того, что посыпают эту соломенную подстилку лепестками роз. Другие рецензии позволяют себе отдельные замечания, спорят с автором, а в заключение сулят ему лучезарное будущее. Наконец, самые жестокие статьи ссылаются на смягчающие обстоятельства.
И заметьте также - подобные вещи происходят, как правило, в тех случаях, когда пьеса подписана известным именем, когда надо спасти идущую ко дну знаменитость. С начинающими обращаются иначе: одних принимают крайне благожелательно, других истребляют без всякой жалости. Это зависит от соображений, о которых я буду говорить ниже.
Разумеется, собратьев моих я ни в чём не виню. Я рассуждаю в самой общей форме и заранее согласен на любые оговорки. Мною владеет лишь одно желание - изучить неблагоприятные условия, в которых вынуждена существовать критика и которые определяются как несовершенством человеческого рода, так и особыми свойствами среды, окружающей театральных судей.
Значит, в промежутке между спектаклем и тем моментом, когда критик берётся за перо, чтобы написать рецензию, совершается значительная умственная работа. Критик возвышает или разносит пьесу, потому что она задевает его собственные чувства. У преувеличенной любезности есть несколько причин, из которых главные таковы: уважение к утвердившимся репутациям, приятельская солидарность, рождённая отношением между собратьями по перу, наконец, полное безразличие, - многолетний опыт научил людей понимать, что откровенность ни к чему не ведёт.
Уважение к утвердившимся репутациям - следствие инстинктивного консерватизма. Если автор в зените славы, то перед ним надо гнуть спину, как перед всемогущим министром; если даже ему случится отмочить глупость, её нужно старательно скрыть, потому что не следует сбивать толпу с привычных представлений и внушать ей, будто бы человек, осененный властью и успехом, может ошибаться, как ничтожный смертный. Это подорвало бы принцип авторитета. Дабы не прорвалась революционная стихия, надо сохранять традиционное уважение. И вот критик - несмотря ни на что - отвешивает автору низкий поклон, он толкает публику на дорожку, мощённую пошлостью, скрывая от неё, что прогулка будет смертельно скучной.
Приятельская солидарность тоже могущественный фактор. Вчера вы с автором этой пьесы ужинали в одном гостеприимном доме; завтра вы собираетесь встретиться с ним на обеде у старого школьного друга. В течение зимы вы постоянно с ним видитесь; нет такого салона, где вы могли бы не встретить его и не обменяться с ним рукопожатием. Как же вы напрямик заявите ему, что его пьеса никуда не годится? Он бы усмотрел в этом предательство, вы поставили бы в глупое положение ни в чём не повинных людей, принимающих у себя в доме и его и вас. Хуже всего, что он шепнул вам на ухо: «Рассчитываю на вас!» И он прав, он может на вас рассчитывать, потому что никогда у вас не хватит мужества высказать этому человеку всю правду. Критики, которые невзирая на лица говорят правду в глаза, слывут дурно воспитанными людьми.
Полное безразличие - это то состояние, которого критик достигает после того, как несколько лет священнодействовал. Когда-то он очертя голову бросался в битву, двигал в наступление свои идеи, давал бой по поводу каждой новой пьесы. Позднее, видя, что ничего не меняется, что глупость пребывает нетленной, он успокаивается и отдаётся во власть безмятежного эгоизма. Все хорошо или всё скверно - какая разница! Надо держаться в стороне и не наживать себе врагов. К легиону безразличных следует причислить и серьёзных поэтов и романистов, ведущих в газете отдел театральной хроники. На театр им в высшей степени наплевать. Все без исключения пьесы кажутся им отвратительными, мерзкими. И, улыбаясь со снисходительностью доброго монарха, они похваливают даже глупейшие водевили; у каждого из них только одна забота - как бы покудрявее выразиться и тем обеспечить самому себе успех у публики.
Что же касается злобствующей критики, то она почти всегда действует в состоянии аффекта. Критик громит пьесу потому, что он романтик или потому, что он роялист, а может быть, его собственные пьесы провалились или романы его по дешёвке идут у букинистов. Повторяю, я готов сделать любую необходимую оговорку. Если бы я привёл примеры, меня бы лучше поняли, но я не хочу называть никого. Критика, которая так добра к знаменитостям, вдруг набрасывается как бешеная на иных начинающих. Их, бедняг, избивают до смерти; и публика, видя эту ярость, перестаёт что бы то ни было понимать. Эти действия обусловлены обстоятельствами, в которых прежде всего следует разобраться. Начинающий - это нередко новатор, это досадная помеха, это медведь, живущий в своей берлоге, вдали от всяких приятельских групп. […]
Поскольку трудно определить, кто первый ошибается - публика или критика; поскольку, с другой стороны, критика может обвинить публику в том, что последняя толкает её к ложным пристрастиям, а публика может бросить критике такой же упрёк, - постольку всё остается на прежнем месте и разноголосица растёт. Критики заявляют, сохраняя некоторую видимость здравого смысла: «Пьесы делаются для зрителей, нам надлежит хвалить те, которые пользуются у зрителей успехом». Публика же оправдывается в том, что ей нравятся бездарные пьесы, заявляя: «Моя газета считает такую-то пьесу хорошей, я иду её смотреть и аплодирую». Таким образом, извращённость вкусов становится всеобщей. Моё мнение таково: критика должна произносить суждение и сражаться. Ей нужен метод. Она должна иметь цель, знать, к чему она идёт. Успех или провал приобретают значение второстепенное. Они случайны. Критик должен биться за свою идею, жертвовать всем во имя этой идеи, - только тогда он не будет ни льстецом, ублажающим толпу, ни безразличным щелкопером, зарабатывающим деньги с помощью эффектных фраз».
Эмиль Золя, Критика и публика / Собрание сочинений в 26-ти томах, 25 Том, М., «Художественная литература», 1966 г., с. 46-49 и 51-52.
