Развитие органических систем по К.Н. Леонтьеву [продолжение]

То же самое мы можем наблюдать и в растительных организмах, процессах,  органах и в растительной классификации по отделам, по собирательным  единицам.

Всё вначале просто, потом сложно, потом вторично упрощается, сперва  уравниваясь и смешиваясь внутренне, а потом ещё более упрощаясь отпадением  частей и общим разложением, до перехода в неорганическую «Нирвану». При дальнейшем размышлении мы видим, что этот триединый процесс свойствен не  только тому миру, который зовется собственно органическим, но, может быть, и  всему существующему в пространстве и времени. Может быть, он свойствен и  небесным телам, и истории развития их минеральной коры, и характерам  человеческим; он ясен в ходе развития искусств, школ живописи, музыкальных и  архитектурных стилей, в философских системах, в истории религий и, наконец,  в жизни племён, государственных организмов и целых культурных миров. Я не могу распространяться здесь долго и развивать подробно мою мысль. Я  ограничусь только несколькими краткими примерами и объяснениями. Например,  для небесного тела:

а) период первоначальной простоты: расплавленное небесное тело,  однообразное, жидкое; б) период срединный, то состояние, которое можно  назвать вообще цветущей сложностью: планета, покрытая корою, водою,  материками, растительностью, обитаемая, пёстрая; в) период вторичной  простоты, остывшее или вновь, вследствие катастрофы, расплавленное тело и т.  д.

Мы заметим то же и в истории искусств:

а) период первоначальной простоты:  циклопические постройки, конусообразные могилы этрусков (послужившие,  вероятно, исходным образцом для куполов и вообще для круглых линий развитой  римской архитектуры), избы русских крестьян, дорический орден и т. д.,  эпические песни первобытных племен; музыка диких, первоначальная иконопись,  лубочные картины и т. д.;

б) период цветущей сложности: Парфенон, храм  Эфесской Дианы (в котором даже на колоннах были изваяния), Страсбургский,  Реймский, Миланский соборы, св. Петра, св. Марка, римские великие здания,  Софокл, Шекспир, Данте, Байрон, Рафаэль, Микеланджело и т. д.;

в) период  смешения, перехода во вторичное упрощение, упадка, замены другим: все здания  переходных эпох, романский стиль (до начала готического и от падения  римского), все нынешние утилитарные постройки, казармы, больницы, училища,  станции железных дорог и т. д.

В архитектуре единство есть то, что зовут  стиль. В цветущие эпохи постройки разнообразны в пределах стиля; нет ни  эклектического смешения, ни бездарной старческой простоты. В поэзии то же:  Софокл, Эсхил и Еврипид - все одного стиля; впоследствии всё, с одной  стороны, смешивается эклектически и холодно, понижается и падает. Примером вторичного упрощения всех прежних европейских стилей может служить  современный реализм литературного искусства. В нем есть нечто и  эклектическое (т. е. смешанное), и приниженное, количественно павшее,  плоское. Типические представители великих стилей поэзии все чрезвычайно не  сходны между собою: у них чрезвычайно много внутреннего содержания, много  отличительных признаков, много индивидуальности. В них много и того, что  принадлежит веку (содержание), и того, что принадлежит им самим, их  личности, тому единству духа личного, которое они влагали в разнообразие  содержания. Таковы: Данте, Шекспир, Корнель, Расин, Байрон, Вальтер Скотт,  Гёте, Шиллер.

В настоящее время, особливо после 48-го года, всё смешанное и сходнее между  собою: общий стиль - отсутствие стиля и отсутствие субъективного духа,  любви, чувства. Диккенс в Англии и Жорж Занд во Франции (я говорю про старые  ее вещи), как они ни различны друг от друга, но были оба последними  представителями сложного единства, силы, богатства, теплоты. Реализм простой  наблюдательности уже потому беднее, проще, что в нем уже нет автора, нет  личности, вдохновения, поэтому он пошлее, демократичнее, доступнее всякому  бездарному человеку и пишущему, и читающему.

Нынешний объективный, безличный всеобщий реализм есть вторичное смесительное  упрощение, последовавшее за теплой объективностью Гёте, Вальтера Скотта,  Диккенса и прежнего Жорж Санда, больше ничего. Пошлые общедоступные оды, мадригалы и эпопеи прошлого века были подобным же упрощением, понижением предыдущего французского классицизма, высокого классицизма Корнелей, Расинов и Мольеров.

В истории философии то же: а) первобытная простота: простые изречения  народной мудрости, простые начальные системы (Фалес и т. п); б) цветущая  сложность: Сократ, Платон, стоики, эпикурейцы, Пифагор, Спиноза, Лейбниц,  Декарт, Кант, Фихте, Шеллинг, Гегель; в) вторичное упрощение, смешение и  исчезновение, переход в совершенно иное: эклектики, безличные смесители всех  времен (Кузен); потом реализм феноменальный, отвергающий отвлеченную  философию, метафизику: материалисты, деисты, атеисты.

Реализм очень прост,  ибо он даже и не система, а только метод, способ: он есть смерть предыдущих  систем. Материализм же есть бесспорно система, но, конечно, самая простая,  ибо ничего не может быть проще и грубее, малосложнее, как сказать, что всё  вещество и что нет ни Бога, ни духа, ни бессмертия души, ибо мы этого не  видим и не трогаем руками. В наше время это вторичное упрощение философии  доступно не только образованным юношам, стоящим ещё, по летам своим, на  степени первобытной простоты, на степени незрелых яблок, или семинаристам  циклопической постройки, но даже парижским работникам, трактирным лакеям и  т. п. Материализм всегда почти сопровождает реализм; хотя реализм сам по  себе ещё и не даёт права ни на атеизм, ни на материализм. Реализм отвергает  всякую систему, всякую метафизику; реализм есть отчаяние, самооскопление,  вот почему он упрощение! На материалистические же выводы он прав всё-таки не  даёт.

Материализм, со своей стороны, есть последняя из систем последней эпохи: он  царствует до тех пор, пока тот же реализм не сумеет и ему твёрдо сказать свое скептическое слово. За скептицизмом и реализмом обыкновенно следует возрождение: одни люди переходят к новым идеальным системам, у других является пламенный поворот к религии. Так было в древности; так было в начале нашего века после реализма и материализма XVIII столетия. И метафизика, и религия остаются реальными силами, действительными, несокрушимыми потребностями человечества. Тому же закону подчинены и государственные организмы, и целые культуры мира.

И у них очень ясны эти три периода: 1) первичной простоты, 2) гнетущей сложности и 3) вторичного смесительного упрощения».

Леонтьев К.Н., Византизм и Славянство / Избранное, М., «Рарогъ»; «Московский рабочий», 1993 г., с. 68-75.