Функционирование Дома творчества писателей - воспоминание Г.Я. Гинзбург
«Антисервисом так глубоко поражён весь бытовой механизм, что даже в писательских Домах висят в рамочке необыкновенные документы:
«Находящимся в Домах творчества запрещается:
а) Выносить из комнаты одеяла, простыни, подушки и т. п., а из столовой посуду.
б) Выезжать из Дома творчества с ночлегом, без согласования с директором Дома творчества.
в) Самовольно размещаться и перемещаться по комнатам».
Установлен примерный распорядок дня для Домов творчества:
«Завтрак от 9 до 10 часов
Часы творческого труда с 10 до 14 часов
Обед от 14 до 16 часов
Часы отдыха от 16 до 17 часов
Чай от 17 до 18 часов
Ужин от 20 до 21 часа.
Часы отдыха от 21 до 23 часов
Отход ко сну в 23 часа».
Кто бы ни сочинял эту шигалёвщину, эту казарменно-безграмотную фантастику, но подписало её правление Литфонда СССР, в котором числятся знаменитые писатели.
Разумеется, в писательских Домах, где персонал получает на чай, а администрация побаивается творящих, - всё это отношения к реальности не имеет. Правила в рамочке не читали не только те, кто их подписал, но и те, против кого они направлены. Едва ли кому-либо из завсегдатаев Домов творчества известно, что он не имеет права перемещаться по комнате и уезжать с ночлегом. А всё-таки они висят! - бледное отражение идеологии и практики Антисервиса.
Бедность, некультурность и беспорядок сами по себе не в состоянии ещё создать зрелый Антисервис. Ибо с бедностью, некультурностью, беспорядком может совместиться доброжелательность, намерение услужить человеку, сделать ему приятное. Правила поведения, выношенные и развешанные курортно-туристско-транспортной администрацией, - памятники вполне целостного миропонимания. Носители его прежде всего стремятся обуздать всякого, кто подвергается их обслуживанию.
Пассажирам катеров, курсирующих вдоль Крымского побережья, в числе прочего запрещается «снимать верхнюю одежду». Составители правил, как видно, считают, что верхняя одежда - это юбки и брюки. Правила, вывешенные на крымских лодочных станциях, насчитывают до пятнадцати пунктов запретов и наставлений - как обращаться с плавсредствами.
«Лодки должны уступать дорогу парусным и моторным судам.
Лодкам запрещается выстраиваться в ряд, за исключением спортивных соревнований.
Запрещается раздеваться и загорать при катании на лодках».
О, щедринские игры административного воображения! Катающийся на лодке, как и всякий отдыхающий, турист, экскурсант, - это совсем не тот человек, чью жизнь надо сделать лёгкой и прекрасной. Это антагонист: тот, кто может потерять инвентарь, неуместным образом снять штаны, утонуть, вообще сделать любую пакость. И всё это следует предусмотреть и пресечь. Чтобы он, этот отдыхающий, знал своё место, для него разработан даже специальный словарь, унижающий человека. У него не кровать, как у свободных и мирных людей, а койка (есть даже неправдоподобный термин - койка-день), не еда, а питание, не чаепитие, а полдник - притом полдник в пять часов, - не прогулка, а экскурсия, не лодка с вёслами, а плавсредства, и приставлен к нему - культурник.
Если исследовать семантические ореолы этого словаря, то оказывается - основная его тенденция в замене индивидуальных понятий массовыми. Кровать - это предмет личного обихода, но койка - принадлежность казармы (в военной обстановке вполне уместная). Прогулка - это человек идёт, видит что хочет и понимает увиденное как может; экскурсия - это когда людей ведут и через культработника сообщают им, что именно они видят перед собой.
Антисервису вообще присуща отрицательная реакция на предметы личного пользования (не считая зубных щёток и т. п.). Всё созданное для удобства или удовольствия отдельного человека ему подозрительно - гостиницы, рестораны, такси... Это явления, подрывающие устои Антисервиса, и он стремится ассимилировать их себе на потребу. В местах курортного скопления вещи, предназначенные для личного удобства, неотвратимо превращаются в источник коллективных бедствий. Такси - в маленький автобус, с давкой и перебранкой; номер в гостинице, мечта усталого туриста или задумчивого странника, - в общежитие. В нём кровати, но не верьте глазам своим - это уже не кровати, это койки. Вы спускаетесь в ресторан, где стоят столики как столики, но каждый из них - уже не столик в ресторанном смысле этого слова. Это стол, за который вас будут сажать до полного комплекта, чтобы обслужить всех сразу.
Антисервис встречает сопротивление. Кое-что ему приходится уступать противоборствующим силам. Не заклинаниям, конечно, но реальности. Реальности существования людей, упорно стремящихся создать для себя и своих мир вещей личного пользования.
Люди эти стоят на разных общественных ступенях, Одни покупают «Волгу», другие вызывают такси; некоторые строят дачи, другие хотят иметь номер в гостинице. Объединяет их наличие требований; и многие из них уже понимают, что за удовлетворение требований надо платить, официально и неофициально.
Административные намерения и указания в самой незначительной степени могут улучшить сервис. Уровень обслуживания соответствует только требованиям и возможностям обслуживаемых и потребляющих. Что такое курортный Антисервис во всей его наготе? Это грубый расчёт на нормального обитателя коммунальной квартиры, на человека без требований, на человека, который хочет, чтобы его отдых и удовольствия (исключая, быть может, выпивку) обошлись ему по казённому минимуму. С такой человеческой единицей и оперирует Антисервис. За её пределами начинаются уже люди с претензиями - господа. Произносится это слово не только со злобой - что естественно, - но с издёвкой и некоторым презрением, основанным на уверенности в том, что господа-то ненастоящие. Самые бесспорные господа - интуристы, наделённые таинственной наглостью, сказочной свободой от действующих норм поведения. Выбрасывая нас при появлении иностранцев из кают и гостиниц, администрация всячески насаждает это иррациональное подхалимство.
Впрочем, и среди соотечественников персонал гостиниц, поездов, пароходов точно угадывает принадлежность клиента к категории имеющих требования и готовых требования оплачивать. Утром в пароходном буфете молодая официантка снисходительно-игриво разговаривает с мужчинами, заказывающими водку и пиво, и довольно грубо с прочими пассажирами. Входят московский профессор с женой; оба лет семидесяти. Сели. Жена профессора - благообразная и старомодная - внимательно рассмотрела меню и сказала официантке:
- Знаете, милая, моему мужу ничего этого есть нельзя. У вас, вероятно, найдется рис. Так вот, пожалуйста, пусть нам сварят рисовую кашу. Только, пожалуйста, не размазню. А такую, знаете, рассыпчатую. И масло подадите.
Каша гораздо дешевле любого из блюд, перечисленных в меню. Подобный заказ, казалось бы, должен был вызвать самый презрительный отпор. Но в тоне заказа звучала непобеждённая привычка требовать и видеть свои требования выполненными. И то, что речь шла о ничтожной каше, было своего рода обнажением приёма, обеспечившим безошибочность. Официантка кротко ответила - да, рис, конечно, найдётся… Да, да, можно сделать рассыпчатую...
В ожидании парохода ночь на вокзале в Сочи, в общежитии для пассажиров. Заснуть невозможно, так как до рассвета горит висячая лампочка без абажура. Часов с четырёх присаживаются к столу, раскладывают на газете огурцы, режут хлеб, вздыхают. Пароход теперь вожделённое место, где можно заснуть. Наконец - каюта; ставлю чемодан. В каюту входит дежурная - средних лет, обыкновенная - и смотрит на меня с ненавистью:
- Сдайте ваш чемодан в камеру. Здесь первый класс. Здесь нельзя ездить с чемоданами. Чемодан небольшой. Каюта довольно большая, двухместная. Второго пассажира нет. - Чемодан никому не мешает. И там вещи, которые мне нужны. - Я вам говорю... Здесь не третий класс - располагаться с чемоданами.
В сознании её живет идея пассажира первого класса. Неосуществлённостью этого идеального представления она оскорблена в своей - тоже идеальной - амбиции проводника первого класса. У неё застарелый, плачевный опыт другого пассажира, неспособного - по её мнению - понять, где он находится. Этого ненужного ей человека она ненавидит заранее.
В каюте мрачно. Хочу выйти на палубу - посмотреть, как будем отчаливать. Беру стоящий в углу складной стул. Дежурная подозрительно следит за каждым движением:
- Вот так их возьмут на палубу и бросят. А кто потом будет платить... - Платить буду я, - говорю я с отвращением к тому, что говорю, но понимая уже - это единственный способ самозащиты. - А что касается чемодана, то каюту для того и берут, чтобы ехать удобно и спокойно…
Молчание, и в молчании - я знаю - совершается некая перемена. Не углубляясь в перемену, ухожу на палубу. Через час в каюте меня встречает та же дежурная, - очень славная, хлопотливая женщина. - А ваш чемоданчик мы поставим вот так, чтоб вам проход был побольше. - Спасибо. Я и так пройду. Скажите, пожалуйста, как у вас насчёт душа? - А у меня ванна минут через двадцать освободится. Вы не сомневайтесь, мы её хлором прекрасно моем. Я вам постучу, только будьте готовы. У нас ванны очень хорошие! Две кабины... Она искренне доброжелательна, потому что считает сейчас, что в каюте всё в порядке. Цена же этому пустяковая - каких-нибудь пятнадцать рублей. Очень грустная история.
История грустная и как будто бы старая, такая же старая, как гипнотическое воздействие интонаций профессорши, заказывающей кашу. А есть и новое: обнажились психологические несовместимости сервиса.
Антисервис - великая чересполосица хамства и человечности.
Путешествовать же, очевидно, нужно, потому что поезда и пароходы, гостиницы и дома отдыха - незаменимый микрокосм социологии быта».
Гинзбург Л.Я., Человек за письменным столом: эссе. Из воспоминания. Четыре повествования, Л., «Советский писатель», 1989 г., с. 247-252.
