Воспоминания И.А. Бродского об А.А. Ахматовой

«Д. Глэд: Расскажите, пожалуйста, об Ахматовой.

Иосиф Бродский: Это долго и это сложно. Об этом надо либо километрами, либо совсем ничего. Для меня это чрезвычайно трудно, потому что я совершенно не в состоянии её объективировать, то есть выделять из своего сознания; скажем так, вот Вам Ахматова, и я о ней рассказываю. Может быть, я преувеличиваю, но люди, с которыми Вы сталкиваетесь, становятся частью Вашего сознания, людей, с которыми Вы встречаетесь, как это ни жёстоко звучит, Вы как бы в себя «втираете», они становятся Вами. Поэтому, рассказывая об Ахматовой, я, в конечном счёте, говорю о себе. Всё, что я делаю, что пишу, - это, в конечном счёте, и есть рассказ об Ахматовой.

Если говорить о моем знакомстве с ней, то произошло это, когда я был совершенно шпаной. Мне было 22 года, наверное. Рейн меня отвёз к ней, и моим глазам представилось зрелище, по прежней жизни совершенно не знакомое. Люди, с которыми мне приходилась иметь дело, находились в другой категории, нежели она. Она была невероятно привлекательна, она была очень высокого роста, не знаю, какого именно, но я был ниже её и, когда мы гуляли, я старался быть выше, чтобы не испытывать комплекса неполноценности.

Глядя на неё, становилось понятно (как сказал, кажется, какой-то немецкий писатель) почему Россия время от времени управлялась императрицами. В ней было величие, если угодно, имперское величие. Она была невероятно остроумна, но это не способ говорить об этом человеке. В те времена я был абсолютный дикарь, дикарь во всех отношениях - в культурном, духовном, я думаю, что если мне и привились некоторые элементы христианской психологии, то произошло это благодаря ей, её разговорам, скажем, на темы религиозного существования.

Просто то, что эта женщина простила врагам своим, было самым лучшим уроком для человека молодого, вроде вашего покорного слуги, уроком того, что является сущностью христианства.

После неё я не в состоянии, по, крайней мере, до сих пор, всерьёз относиться к своим обидчикам. К врагам, заведомым негодяям, даже, если угодно, к бывшему моему государству, и их презирать. Вот один из эффектов. Мы чрезвычайно редко говорили о стихах как о таковых. Она в то время переводила. Всё, что она писала, она всё время показывала нам, т. е, я был не единственным, кто её в достаточной степени хорошо знал, нас было четверо (Рейн, Нейман, Бобышев и я), она называла нас «волшебным куполом». («Волшебный купол» с божьей помощью распался.) Она всегда показывала нам стихи и переводы, но не было между нами пиетета, хождения на задних лапках и заглядывания в рот. Когда нам представлялось то или иное её выражение неудачным, мы ей предлагали поправки, она исправляла их, и наоборот. Отношения с ней носили абсолютно человеческий и чрезвычайно непосредственный характер. Разумеется, мы знали, с кем имеем дело, но это ни в коем случае не влияло на наши взаимоотношения.

Поэт, он всё-таки в той или иной степени прирождённый демократ. Он, как птичка, которая, на какую ветку ни сядет, сразу же начинает чирикать. Так и для поэта - иерархий в конечном счете не существует, не иерархий оценок, о которых я и говорил вначале, а других, человеческих иерархий». 

Д. Глэд, Настигнуть утраченное время (интервью с лауреатом Нобелевской премии Иосифом Бродским. Из цикла «Беседы в изгнании: мозаика русской эмигрантской литературы»), в Альманахе «Время и мы», М.-Нью-Йорк, «Искусство», 1990 г., с. 295-296.


Позже, в другом интервью И.А. Бродский сказал:


«Всё, касающееся Ахматовой, - это часть жизни, а говорить о жизни - всё равно, что кошке ловить свой хвост. Невыносимо трудно. Одно скажу: всякая встреча с Ахматовой была для меня довольно-таки замечательным переживанием. Когда физически ощущаешь, что имеешь дело с человеком лучшим, нежели ты. Гораздо лучшим. С человеком, который одной интонацией своей тебя преображает. И Ахматова уже одним только тоном голоса или поворотом головы превращала Вас в гомо сапиенс. Ничего подобного со мной ни раньше, ни, думаю, впоследствии не происходило. Может быть, ещё и потому, что я тогда молодой был. Стадии развития не повторяются. В разговорах с ней, просто в питьё с ней чая или, скажем, водки ты быстрее становился христианином - человеком в христианском смысле этого слова, - нежели читая соответствующие тексты или ходя в церковь. Роль поэта в обществе сводится в немалой степени именно к этому».

Волков С., Диалоги с Иосифом Бродским, М., «Эксмо», 2002 г., с. 295-296.