Роберт Бартини стремился создать условия для своей творческой работы – в том числе – и за счёт интерьеров жилого помещения.
«Жил Бартини тогда (и почти всегда) один, отдельно от жены, сына, внука, которых очень любил. Эта загадка, первая из многих последовавших, для меня разрешилась быстро, в тот же день, и наглядно: Роберт Людовигович был решительно неприемлем в совместном быту. Например, желал иметь все свои бумаги и вещи постоянно под рукой, причём разложенными на всех столах, полках, на стульях и просто на полу в диком, на взгляд постороннего, однако самому Бартини хорошо известном порядке.
Прихоть, положим, свойственная не ему одному, но я не предполагал, что она может дойти до такой беспредельности.
В солнечный летний полдень в его квартиру с зашторенными окнами еле пробивался шум с Кутузовского проспекта. В большой проходной комнате слабо и рассеянно светила люстра, укутанная марлей: в дальней комнате - кабинете - над исчёрканной рукописью с многоэтажными формулами, над раскрытой пишущей машинкой и грудой эскизов, заваливших телефонный аппарат и изящную модель какого-то неизвестного мне самолёта, горела настольная лампа с глубоким самодельным абажуром-конусом из плотной зелёной бумаги. Заметив моё недоумение при виде темноты, Бартини объяснил, улыбаясь: у него, оказывается, не суживаются зрачки, яркий свет режет ему глаза - осложнение после какой-то болезни, перенесённой в молодости. Когда и где? В Италии, и Австрии, Чехии, на «галицийских кровавых поля», или уже в России, в плену?.. Его доброжелательность показывала, что, набравшись терпения, я действительно ещё узнаю здесь немало любопытного».
Чутко И.Э., Красные самолёты, М., «Политиздат», 1982 г., с. 16.
«Это ещё что! - сказал мне сотрудник одного из научных институтов, где Бартини работал в 50-х годах. - Работая у нас, он обставил своё жилье, пожалуй, ещё чуднее. Одну комнату в квартире он попросил маляров выкрасить в ярко-красный цвет, другую сам разрисовал таким образом: на голубом потолке – солнце, чуть ниже, на стенах, - поверхность моря, волны в белых барашках, кое-где островки. Чем «глубже», ниже по стенам, тем зелень воды становилась гуще, темнее, и в самом низу - дно. Камни, длинная полегшая трава, рыбы, всякие донные твари... Уж не знаю, как это стало всем известно, потому что из самого Роберта слова о его частных делах не вытянуть было в то время, но как-то узнали, что в красной комнате он, видите ли, настраивался на фантазии, а в зелёной - отрешался от привычной обстановки: там, сидя на «дне», без помех размышлял о деле...».
Чутко И.Э., Красные самолёты, М., «Политиздат», 1982 г., с. 49.