Воспоминания Л.А. Сабанеева о профессоре И.А. Каблукове
«Профессор Иван Алексеевич Каблуков был в своем роде знаменитостью в Москве. Знаменит он был не как профессор и не как учёный-химик, а в чисто обывательском плане: как человек со странным и смешным недостатком речи: он перепутывал слова, начало одного слова приставлял к концу другого так, что получалось: «палка с набалдым золоташником». Это случается и со всеми людьми, но у Каблукова это было постоянно и систематически, так что его речь приобретала характер совершенно карикатурный и неудобопонятный. Делал он это совершенно непроизвольно, очень этого своего недостатка стеснялся и от стеснения только путал ещё больше. Для профессора это свойство было вовсе неудобно, но зато оно составило ему анекдотическую известность даже за пределами Москвы.
Дело доходило до того, что «на Каблукова» приглашали, как на своего рода комический аттракцион, пикантность которого усиливалась оттого, что хотя всех слушателей распирало от смеха - смеяться было неудобно: всё-таки почтенный профессор, уважаемый человек, и притом ещё гость. И «салон» приглашённых имел очень оригинальный вид: все сидели с красными, напряжёнными лицами, чтобы не потерять равновесие и не прыснуть со смеху. Когда же Каблуков выступал публично, то аудитория бывала менее благовоспитанна, не стеснялась и неожиданно награждала лектора не аплодисментами, а диким взрывом хохота.
«Перепутаница» в речениях Ивана Алексеевича сопровождалась у него ещё характерным не то заиканием, не то звучным покашливанием, которое он вставлял подчас в середину слова, а также частым употреблением слова «это», которое он выговаривал «эт-та» - и употреблял в самых неожиданных случаях. Так, например, когда он «представлялся» кому-нибудь, то он всегда, тыча пальцем в живот собеседника, произносил: - Эт-та - э-э... Каблуков.
И собеседник оставался в недоумении.
Знал я его очень близко и хорошо - он был младшим коллегой моего дяди-химика и декана факультета - А.П. Сабанеева, и у дяди моего я его постоянно встречал. С его «ораторскими» особенностями я имел случай познакомиться в интимной обстановке и в «аудиторной». Студенты к нему бывали безжалостны, и я полагаю, что чтение лекций для него было сплошной мукой, но он героически выдерживал создававшуюся смехотворную атмосферу. По-видимому, у него многое зависело от состояния нервов. Иногда он в течение целой лекции не говорил несообразностей, и специально приходившие ради них студенты (часто совершенно других факультетов) бывали разочарованы и даже недовольны, - иногда же «лапсусы» лились как из рога изобилия, так что по окончании лекции слушатели уходили с больными животами и в самом деле уставшими. Литература о его «речениях» в Москве составилась огромной - думаю, что много бывало в ней и присочинено досужими личностями. Но и того, что мне лично удалось услышать, более нежели достаточно. Сейчас я хочу поделиться с читателями этой моей коллекцией, причем оговариваюсь, что во всём этом нет ничего легендарного и вымышленного.
Одним из первых впечатлений была первая же лекция Каблукова, на которую я попал в качестве первокурсника математического факультета.
Каблуков - приземистый, но благообразный мужчина, имевший вполне приличный «профессорский» облик, - лил какую-то жидкость в пробирку и почему-то упорно и многократно называл её «порошок». Так и говорил, заикаясь и откашливаясь. - Вот видите, э-э - я лью этот порошок, и вы можете наблюдать... Студенты ничего не могли наблюдать, потому что слишком далеко сидели от «порошка» и профессора. Вдруг его как бы осенило. Он выпрямился и сказал звучно и отчетливо. - Я оши... э-э... бея. Это не жидкость - это порошок... то есть это порошок, а не жидкость... (совсем грозно и решительно) - ЖИДКОСТЬ!!
Студенты уже похихикивали, но это было ещё не всё... Потом он говорил: - Вот я беру деревянную дощечку с такой же деревянной дырочкой. Студенты уже откровенно хохотали, кто-то спросил насчет деревянной дырочки, другие начали зажигать и гасить электричество - молодёжь расшалилась. Профессор насупился, даже покраснел. - Как вам не стыдно смеяться над старым дур... И при общем хохоте поправился - академическим тоном: - ...я хотел сказать - профессором.
Помню его у моего дяди - там он чувствовал себя спокойнее. Тем не менее, улов «лапсусов» бывал и тут обилен. Я вхожу в квартиру дяди (это были его именины, и факультет почти весь присутствовал). Навстречу мне выходит из комнаты Каблуков и, как бы продолжая прежний разговор, говорит, взяв меня за пуговицу: - Вот теперь как эт-та... очень быстро... стали ездить из Америки в Россию. Вот когда я был в Америке, так я выехал двадцать второго, а приехал... э-э... в пятницу... Я не смог, конечно, оценить при этих указаниях быстроты его путешествия, но постарался соблюсти полную серьёзность. За именинным столом хозяйка его спрашивает: «Иван Алексеевич, вы что хотите - чаю или кофе?» - на что следовала реплика: - Я попросил бы кошечку чаю. Лиха беда начало. Каблуков был явным образом в ударе. В этот вечер мне пришлось от него услышать восторженное описание крымского побережья; он говорил: - Там такая красота: кругом, куда ни посмотришь - только горе да моры (надлежало понимать - море да горы). Кроме того, он - большой почитатель музыки - объявил, что слышал симфонию Мендельховена, и, продолжая разговор об Америке, сообщал, что «в Америке очень почитаемы русские вели... э-э...кие писатели, как, например... Толстоевский...» […]
Закончу эти воспоминания ещё одним эпизодом: раз Каблуков закончил свою лекцию и хотел сообщить студентам изменения в расписании следующих лекций. Он сказал (точная современная запись):
- Господа, следующая лекция будет не во вторницу... (он запнулся, смутившись), а в пятник, то есть не так: в пятник, а не во вторницу. Я ошибся, она будет не в пятни... (запнулся и дальше осторожно)... цу, а в понедельни... Тут он, видимо боясь перепутать, вовсе не окончил слова и ушёл за дверь. Студенты хохотали. Но, очевидно, он испытывал какую-то неловкость перед аудиторией за неоконченность... через минуту дверь приотворилась, Каблуков высунулся в аудиторию и сказал возможно звучнее (что было трудновато): - к!.. - после чего, выполнив долг, скрылся окончательно.
Надо заметить, что студенты его любили, хотя и изводили порой, - он был из добрых профессоров и потому популярен».
Сабанеев Л.Л., Чудаки, Воспоминания о России, М., «Классика-XXI», 2005 г., с. 168-172.
