Дело творческой личности, после ёё физической смерти
Идеи бессмертияРазличные идеи / гипотезы, связанные с бессмертием
Значимые литературные произведенияЗначимые художественные произведения о творчестве и творцах
Художественная прозаЛитературные произведения о творческих возможностях человека
X
«Перед глазами Кристофа проходит вся его жизнь: неимоверные усилия юности, чтобы овладеть самим собой, ожесточённая борьба, чтобы отвоевать у других простое право на жизнь и подчинить себе демонов своей расы. Даже одержав победу, приходится неустанно охранять свои завоевания, защищать их от самой победы. Радости и испытания дружбы, которая снова открывает борющемуся в одиночестве сердцу великую человеческую семью. Зенит жизни - расцвет искусства. Он гордо повелевает своим укрощенным духом, он чувствует себя господином своей судьбы. И вдруг на повороте встречает всадников из Апокалипсиса. Скорбь, Страсть, Стыд - авангард Владыки. Он опрокинут, истоптан копытами коней, он тащится, истекая кровью, к вершине, где пылает среди облаков дикий, очищающий огонь. И вот он лицом к лицу с божеством. Он борется с ним, как Иаков с ангелом. Он разбит наголову в этом поединке. Он благословляет своё поражение, осознаёт предел своих возможностей, стремится выполнить волю Владыки в той области, которую он нам предначертал. Чтобы потом, после пахоты, сева, жатвы, по окончании тяжкого и прекрасного труда обрести заслуженный покой у подножия залитых солнцем гор и сказать им:
«Будьте благословенны вы!
Мне не дано насладиться вашим светом.
Но тень ваша сладостна мне...»
Тогда ему явилась его возлюбленная; она взяла его за руку, и смерть, разрушая преграды его тела, влила в его душу чистую душу подруги. Вместе они вышли из земного мрака и достигли вершин блаженства, где, подобно трём грациям, держась за руки, ведут хоровод настоящее, прошедшее и будущее. Там успокоенное сердце видит, как рождаются, расцветают и угасают скорби и радости, там всё - Гармония...
Он слишком торопился, он считал, что уже пришёл к цели. Но тиски, сжимавшие его задыхающиеся лёгкие, и беспорядочные образы, толпившиеся в пылающей голове, напомнили ему, что ещё остается последний, самый трудный переход. Ну, вперёд!..
Он лежал неподвижно, прикованный к постели. Над ним, этажом выше, какая-то глупенькая дамочка часами бренчала на рояле. Она разучила только одну вещь и неустанно повторяла одни и те же музыкальные фразы. Она получала такое удовольствие! Они доставляли ей радость, эмоции всех оттенков и видов. И Кристоф понимал её, но одновременно это раздражало его до слёз. Хоть бы «о крайней мере она барабанила не так громко! Кристоф ненавидел шум как отвратительный порок... В конце концов он покорился. Тяжело было приучать себя не слышать. Однако это оказалось менее трудным, чем он полагал. Он отдалялся от своего тела, этого больного и неуклюжего тела. Какой позор обитать в нем на протяжении стольких лет! Он смотрел, как оно разрушалось и думал: «Его уже ненадолго хватит».
Чтобы испытать силу человеческого эгоизма, он спросил себя: «Как бы ты предпочёл чтобы воспоминание о Кристофе, о его личности, его имени сохранилось на веки вечные, а творение его исчезло бесследно, или, чтобы творение его жило, а от его личности, от его имени не осталось никакого следа?»
Не колеблясь, он ответил: «Пусть я исчезну, а творчество мое живёт! Я выигрываю от этого вдвойне, так как от меня останется только самое лучшее, единственно истинное. Да сгинет Кристоф!..»
Но вскоре он почувствовал, что творения его становятся ему такими же чуждыми, как и он сам. Ребяческое заблуждение верить в долгую жизнь своего искусства! Он прекрасно сознавал не только ничтожность всего созданного им самим, но и предвидел полнейшее уничтожение, грозящее всей современной музыке. Язык музыки отмирает быстрее, чем какой бы то ни было. Век или два спустя его уже понимают лишь немногие посвящённые. Для кого существуют ещё Монтеверди и Люлли? Уже обрастают мхом дубы классического леса. Звуковые сооружения, где поют наши страсти, превратятся в опустевшие храмы и рухнут, преданные забвению... Кристоф удивлялся, что, созерцая эти развалины, он не испытывает ни малейшего волнения. «Неужели я стал меньше любить жизнь?» - изумлённо спрашивал он себя.
Но тотчас же понял, что любит её гораздо больше. Стоит ли оплакивать руины искусства? Искусство - тень, которую человек отбрасывает на природу. Пусть она исчезнет! Пусть её поглотит солнце! Тень мешает нам видеть его сияние. Неисчислимые сокровища природы проводят у нас между пальцев. Ум человеческий пытается черпать воду решетом. Наша музыка - иллюзия. Наша шкала тонов, наши гаммы - выдумка. Они не соответствуют ни одному живому звуку в природе. Это - компромисс ума и воображения по отношению к реальным звукам, применение метрической системы к движущейся бесконечности. Уму необходима была эта ложь, чтобы понять непостижимое; и так как он хотел атому верить, то и поверил. Но во всём этом нет правды, нет жизни. И наслаждение, которое доставляет разуму этот созданный им порядок, - только результат извращения непосредственного восприятия сущего. Время от времени гений, соприкасаясь на миг с землёй, замечает, вдруг поток реальной жизни, перехлестывающий за рамки искусства. Трещат плотины. Стихия устремляется в щель... Но люди тотчас же затыкают пробоину. Так нужно для защиты человеческого разума. Он погибнет, если встретится взглядом с глазами Иеговы. И вот он начинает замуровывать цементом свою келью, куда проникают лишь те лучи, что он сам изобрёл. Быть может, это и прекрасно для тех, кто не желает видеть. Но я хочу видеть твой лик, Иегова. Я хочу слышать твой грозный голос. Даже если он меня уничтожит. Шум искусства докучает мне. Пусть умолкнет ум! Молчи, человек!..».
Роман Роллан, Собрание сочинений в 14-ти томах, Том 6, М., «Государственное издательство художественной литературы», 1956 г., с. 357-359.
Эпилог романа «Жан-Кристоф»:
«Святой Христофор переходит реку. Всю ночь он шёл против течения. Его громадное тело с богатырскими плечами, подобно утёсу, возвышается над водой. На левом плече он несёт хрупкого и тяжелого младенца. Святой Христофор опирается на вырванную сосну, которая сгибается под ним. Его спина тоже сгибается. Те, кто видел, как он отправлялся в путь, говорили, что он никогда не дойдёт; и долго вслед ему неслись издевательства и насмешки. Спустилась ночь, и люди устали. Теперь Христофор уже далеко, до него не доносятся крики оставшихся на берегу. Среди шума потока он слышит только спокойный голос младенца, который держит в своем кулачке курчавую прядь волос гиганта и повторяет: «Вперёд!» Он идёт вперед, спина его сгорблена, глаза устремлены на тёмный берег, крутые очертания которого начинают проступать вдали. Вдруг раздался благовест, призывающий к заутрене, и стада колоколов, словно проснувшись, понеслись вскачь. Вот новая заря! Из-за чёрного высокого утёса поднимается золотой ореол невидимого солнца, Христофор, почти падая, достигает, наконец, берега. И он говорит младенцу:
- Вот мы и пришли! Как тяжело было нести тебя! Скажи, младенец, кто ты?
И младенец ответил:
- Я - грядущий день».
Роман Роллан, Собрание сочинений в 14-ти томах, Том 6, М., «Государственное издательство художественной литературы», 1956 г., с. 366.
«Постэндшпиль» творческой личности по Г.С. Альтшуллеру
