Различные оценки, кроме Оценок числа ТЛ
Одно из 6-ти качеств творческой личности высокого уровня
Приемы самооценки творчестваПриемы самооценки творческой деятельности
Художественная прозаЛитературные произведения о творческих возможностях человека
X
Молодой композитор «…Кристоф был слишком полон жизненных сил, и не ему было довольствоваться туманными видениями. Это мнимое обладание утомило его, и он решил приручить свои мечты. С чего начать? Все казались ему одинаково ценными. Он их ворошил, перебирал, отбрасывал и снова схватывал... Нет, он не мог их снова схватить: это уже были не те, что прежде, их нельзя было дважды поймать, они то и дело менялись прямо на глазах, пока он всматривался в них. Следовало действовать быстро, а это не получалось, и он стыдился своей медлительности: ему хотелось совершить всё в один день, а между тем всякий пустяк давался ему с огромным трудом.
Но что хуже всего - сделанное отталкивало его уже в самом начале. Мечты сменялись мечтами, и сам он менялся: создавая одно, он жалел, что не взялся за другое. Стоило ему остановить внимание на одном из своих замечательных замыслов, и этот замысел начинал казаться ему незначительным. Так все его сокровища оставались втуне. Его идеи жили только до тех пор, пока он не прикасался к ним. Всё, к чему ему удавалось притронуться, тотчас же гибло. Это были муки Тантала: перед ним лежали плоды, но стоило протянуть к ним руку, и они превращались в камень. У самых его губ журчала студеная вода, но, как только он склонялся к ней, она убегала.
Кристоф решил для утоления жажды припасть к источникам, завоеванным уже раньше, - к своим прежним произведениям. Тошнотворный напиток! Глотнув, он с бранью сплюнул. Как, эта тёпленькая водица, эта пошлая музыка создана им? Кристоф стал читать свои сочинения одно за другим. Это чтение ужаснуло его: он теперь ничего не понимал, он даже не понимал, как мог это написать. Он заливался краской. После одной особенно бессмысленной страницы, он даже оглянулся, - нет ли кого поблизости? - и зарылся головой в подушку, как пристыженный ребёнок. А иногда его сочинения казались ему таким карикатурно-смешным вздором, что он забывал, кто их автор.
- Вот идиот! - восклицал он и громко хохотал.
Но особенно его поразили пьесы, в которых ему хотелось выразить страстные чувства - страдания или радости любви. Он вскакивал с места, ударял кулаком об стол, бил себя по голове, гневно рычал; он осыпал себя бранью, обзывал свиньёй, ничтожеством, животным, паяцем, пока не истощал весь запас ругательств. Он становился перед зеркалом, багровый от крика, и, зажав в кулаке подбородок, говорил:
- Полюбуйся, кретин, своей ослиной мордой. Я тебя проучу, ты у меня закаешься врать, негодяй! Умойтесь, сударь, свежей водой.
Кристоф совал голову в таз и держал её в воде, пока не начинал задыхаться. Тогда он поднимался, красный, вытаращив глаза, пыхтя, как тюлень, и стремительно бросался к столу, не потрудившись даже вытереть лужи, которые растекались по полу. Он хватал проклятые ноты и со злобой рвал их на куски, бормоча:
- Вот тебе, негодяй. Вот! Вот! И ему становилось легче.
Кристофа особенно бесила в его музыке ложь. Ни проблеска искреннего чувства.
Затверженные фразы, трескучее краснобайство школьника. О любви он говорил, как слепой о цветах. Он рассказывал о ней с чужих слов и повторял ходячие пошлости.
Да и не только любовь - все человеческие страсти послужили ему лишь предлогом для декламации. А ведь он всегда силился быть искренним. Но хотеть мало, - надо ещё уметь быть искренним. А где почерпнуть это умение, пока ничего не знаешь о жизни? Именно жизненные испытания, через которые он прошёл за последние полгода, и обнажили всю фальшь его произведений; именно они внезапно легли рубежом между ним и его прошлым. Он перестал жить призраками; теперь у него была реальная мерка, к которой он прибегал, чтобы судить о лживости или правдивости своих мыслей. Полный отвращения к своим старым произведениям, рождённым бесстрастной душой, Кристоф, как всегда преувеличивая, решил ничего не писать, пока его не призовёт веление страсти. И, отрешившись от погони за идеями, он поклялся навеки расстаться с музыкой, пока не почувствует, что не может не творить, как не может не греметь гром».
Ромен Роллан, Жан-Кристоф / Собрание сочинений в 14-ти томах, Том 4, М., «Государственное издательство художественной литературы», 1956 г., с. 13-15.
