Россия (СССР)
Русский прозаик и поэт. Автор ряда художественных произведений о советских лагерях, наиболее известные: «Колымские рассказы».
В 1929 году за распространение письма В.И. Ленина к XII съезду ВКП (б) был арестован и приговорён к трём годам заключения. Вторично арестован в 1937 году за «антисоветскую агитацию» и получил 10 лет.
Провёл в сталинских лагерях в общей сложности 17 лет.
«19 февраля 1929 года я был арестован. Я работал на Березниках... Берзин звал меня на Колыму, на колонизацию края, но я отказался. У меня были другие планы... Вернулся в Москву в 1932 году и крепко стоял на всех четырёх лапах. Стал работать в журналах, писать, перестал замечать время, научился отличать в стихах своё и чужое. Калёным желёзом старался всё чужое вытравить. Писал день и ночь. Думал над рассказом, над его возможностями и формой. Научился, как казалось мне, понимать, зачем нужен дождь в рассказе «Мадемуазель Фифи» Мопассана. Написал 150 сюжетов рассказов, не использованных ещё, около 200 стихотворений. Увы, жена тогдашняя моя мало понимала в стихах и рассказах и сберегла напечатанное и не сберегла написанного, пока я был на Колыме... Я понял также, что в искусстве места хватит всем и не нужно тесниться и выталкивать кого-то из писательских рядов. Напиши сам, своё... Я написал несколько рассказов, и их охотно напечатали... Я набирал силу. Стихи писались, но не читались никому. Я должен был добиться прежде всего «лица необщего выражения». Готовилась книжка рассказов. План был такой: в 1938 году первая книжка - прозы. Потом вторая книжка. Сборник стихов. […]
В ночь на 12 января 1937 года в мою дверь постучали... С первой тюремной минуты мне было ясно, что никаких ошибок в арестах нет, что идёт планомерное истребление целой «социальной» группы - всех, кто запомнил из русской истории последних лет не то, что в ней следовало запомнить... С1937 года по 1956 год я был в лагерях и ссылке. Условия Севера исключают вовсе возможность писать и хранить рассказы и стихи - даже если бы «написалось». Я четыре года не держал в руках книги, газеты. Но потом оказалось, что стихи иногда можно писать и хранить. Многое из написанного - до ста стихотворений - пропало безвозвратно. Но что-то сохранилось. В 1949 году я, работая фельдшером в лагере, попал на «лесную командировку» - и всё свободное время писал: на обороте старых рецептурных книг, на полосках оберточной бумаги, на каких-то кульках».
Шаламов В.Т., Воспоминания, М., «Аст», 2003 г., с. 9 и 10-11.
«Морозов и Фигнер пробыли в Шлиссельбургской крепости при строжайшем тюремном режиме по двадцать лет и вышли вполне трудоспособными людьми. Фигнер нашла силы для дальнейшей активной работы в революции, затем написала десятитомные воспоминания о перенесенных ужасах, а Морозов написал ряд известных научных работ и женился по любви на какой-то гимназистке».
Шаламов В.Т., Колымские рассказы, М., «Эксмо», 2008 г., с. 97.
В.Т. Шаламов «Отсидел, как известно, много лет в колымских лагерях, в пятидесятые был выпущен, реабилитирован, вернулся в Москву, писал рассказы о лагерях, не печатался, естественно. Ему повезло со своей литературой гораздо менее, чем Солженицыну, - его никто не тащил паровозом. Даже в хрущёвскую оттепель, когда появились в печати произведения на лагерную тему, - рассказы Шаламова были слишком круты, честны, наги, и - без привнесения некоей «высшей организующей идеи» насчёт того, что справедливость должна восторжествовать, что достойные люди даже в лагере остаются людьми, что чувство исторического оптимизма всё-таки владеет автором и прочая херня, которую обязательно ввинчивали в свои писания авторы менее честные, упорные и талантливые. В результате редакторы давали Шаламову много советов, это они умели, и возвращали ему все рукописи. А в литературе он понимал.
И эстетической концепции придерживался собственной. Состояла она в том, что когда правда жизни настолько жестока, крута и владеет всем существом человека, как это было в колымских лагерях, то высшая задача автора - это суметь дать всю правду, только правду, ничего кроме правды - честным, простым, ясным и выразительным языком, адекватным для передачи этого поистине убийственного материала, который воздействует сильнее любой беллетристики, и бeзo вcякиx этих финтифлюшек и прекраснодушньх домыслов.
Рассказы Шаламова останутся в русской литературе навсегда. Это веха истории, это документ эпохи, написанный так, что он не может стареть: там нечему стареть, там сугубый реализм обнажен до вечной сути. - Да, так когда Шаламов, естественно переживавший своё непечатание, прочёл в «Новом мире» «Один день Ивана Денисовича» Солженицына - который появился только потому, что полностью совпал с представлениями Твардовского, тогдашнего и самого знаменитого из всех главных редакторов «Нового мира», о том, каковой надлежит быть литературе, и Твардовский лично редактировал текст мрачного, несговорчивого и высокомерного Солженицына, и всеми своими возможностями лично у Хрущёва пробивал публикацию, - когда Шаламов прочёл эту повесть, достаточно слабую и вполне заурядную с чисто литературной точки зрения, но явившуюся «первой настоящей ласточкой», и ласточка эта на глазах превращалась в беркута, и слава Солженицына явилась мгновенной и мощной, и лагерный мир стал открыт широкому читателю ... (у Твардовского были свои представления о литературе, он издевался над «нетленкой» и «литературой для вечности», он отклонил «Мастера и Маргариту», что широко известно, он «рубил правду в матку», но не в самую матку, его отец был в тридцатые раскулачен и сослан, а сам Саша Твардовский написал «Страну Муравию» и получил за этот гимн коллективизации Сталинскую премию и орден Трудового Красного знамени, и поэтому всю жизнь пил и стал алкоголиком, и допустимую меру правды чуял безошибочно, и в результате напечатал в своём «Новом мире» массу сермяжно-реалистических произведений, которых давно никто не помнит за бездарностью и никчемностью...) - так вот, встретив на улице знакомого с «иванденисовическим» номером «Нового мира» в руках, Шаламов, жалковато улыбаясь, спросил: «А вам не кажется, что в советской литературе появился ещё один лакировщик?» (Теперь уж и забыт советско-литературно-критический термин «лакировка действительности» - который в советские времена лепили к тем, кто сладко и розово идеализировал эту действительность даже по сравнению с тем каноном, который был предписан соцреализмом)»
Веллер М.И., Слово и профессия, «Аст», 2008 г., с.165-166.
«Первая книга на русском языке, в которой были напечатаны (с редакционной правкой и не в авторской последовательности) три сборника «Колымских рассказов», появилась в Лондоне в 1978 году. Шаламов увидел её уже в доме престарелых незадолго до смерти...»
Соловьёв С.М., «Теория искусства и жизни была у него законченная» - предисловие к книге: Шаламов В.Т., Всё или ничего: эссе о поэзии и прозе, СПб, «Лимбус Прес»; «Издательство К. Тублина», 2016 г., с. 17.
Регистрация на конференц
Страница конференции во ВКонтакте: 
