Раннее развитие Внутреннего мира...
Раннее развитие Внутреннего мира (часто из-за Внешних ограничений)
X
Сочинительство стихов в юности – воспоминания Александра Грина
«Потому ли, что первая прочитанная мной ещё пятилетним мальчиком книга была «Путешествие Гулливера в страну лилипутов» - детское издание Сытина с раскрашенными картинками, или стремление в далекие страны было врождённым, - но только я начал мечтать о жизни приключений с восьми лет.
Я читал бессистемно, безудержно, запоем. В журналах того времени: «Детское чтение», «Семья и школа», «Семейный отдых» - я читал преимущественно рассказы о путешествиях, плаваниях и охоте.
После убитого на Кавказе денщиками подполковника Гриневского - моего дяди по отцу - в числе прочих вещей отец мой привёз три огромных ящика книг, главным образом на французском и польском языках; но было порядочно книг и на русском. Я рылся в них по целым дням. Мне никто не мешал. Поиски интересного чтения были для меня своего рода путешествием.
Помню Дрэпера, откуда я выудил сведения по алхимическому движению средних веков. Я мечтал открыть «философский камень», делать золото, натаскал в свой угол аптекарских пузырьков и что-то в них наливал, однако не кипятил. Я хорошо помню, что специально детские книги меня не удовлетворяли.
В книгах «для взрослых» я с пренебрежением пропускал «разговоры», стремясь видеть «действие». Майн-Рид, Густав Эмар, Жюль Верн, Луи Жакольо были моим необходимым насущным чтением. Довольно большая библиотека Вятского земского реального училища, куда отдали меня девяти лет, была причиной моих плохих успехов. Вместо учения уроков я при первой возможности валился в кровать с книгой и куском хлеба; грыз краюху и упивался героической живописной жизнью в тропических странах.
Все это я описываю для того, чтобы читатель видел, какого склада тип отправился впоследствии искать место матроса на пароходе.По истории, закону божию и географии у меня были отметки 5, 5-, 5+, но по предметам, требующим не памяти и воображения, а логики и сообразительности, - двойки и единицы: математика, немецкий и французский языки пали жертвами моего увлечения чтением похождений капитана Гаттераса и Благородного Сердца. В то время как мои сверстники бойко переводили с русского на немецкий такие, например, мудрёные вещи: «Получили ли вы яблоко вашего брата, которое подарил ему дедушка моей матери?» - «Нет, я не получил яблока, но я имею собаку и кошку»,- я знал только четыре слова: копф, гунд, эзель и элефант. С французским языком дело было ещё хуже. Задачи, заданные решать дома, почти всегда решал за меня отец, бухгалтер земской городской больницы; иногда за непонятливость мне влетала затрещина. Отец решал задачи с увлечением, засиживаясь над трудной задачей до вечера, но не было случая, чтобы он не дал правильного решения. […]
Еще в приготовительном классе я прославился как сочинитель. В один прекрасный день можно было видеть мальчика, которого рослые парни шестого класса таскают на руках по всему коридору и в каждом классе, от третьего до седьмого, заставляют читать свое произведение. Это были мои стихи:
Когда я вдруг проголодаюсь,
Бегу к Ивану раньше всех:
Ватрушки там я покупаю,
Как они сладки - эх!
В большую перемену сторож Иван торговал в швейцарской пирожками и ватрушками. Я, собственно, любил пирожки, но слово «пирожки» не укладывалось в смутно чувствуемый мною размер стиха, и я заменил его «ватрушками». Успех был колоссальный. Всю зиму меня дразнили в классе, говоря: «Что, Гриневский, ватрушки сладки-эх?!!»
В первом классе, прочитав где-то, что школьники издавали журнал, я сам составил номер рукописного журнала (забыл, как он назывался), срисовал в него несколько картинок из «Живописного обозрения» и других журналов, сам сочинил какие-то рассказы, стихи - глупости, вероятно, необычайной - и всем показывал. Отец, тайно от меня, снёс журнал директору - полному добродушному человеку, и вот меня однажды вызвали в директорскую. В присутствии всех учителей директор протянул мне журнал, говоря:
- Вот, Гриневский, вы бы побольше этим занимались, чем шалостями. Я не знал, куда деваться от гордости, радости и смущения. […]
В общем, меня сверстники не любили (не любила его и мачеха - Прим. И.Л. Викентьева); друзей у меня не было. Хорошо относились ко мне директор, сторож Иван и классный наставник Капустин. Его же я и обидел, но это была умственная, литературная задача, разрешенная мной на свою же голову. В последнюю зиму учения я прочёл шуточные стихи Пушкина «Коллекция насекомых» и захотел подражать. Вышло так (я помню не всё):
Инспектор, жирный муравей,
Гордится толщиной своей...
Капустин, тощая козявка.
Засохшая былинка, травка,
Которую могу я смять,
Но не желаю рук марать.
Вот немец, рыжая оса,
Конечно - перец, колбаса...
Вот Решетов, могильщик-жук...»
Грин А.С., Автобиографическая повесть / Собрание сочинений в 6-ти томах, Том 6, М., «Правда», 1965 г., 228-229 и 232-233.
Остаётся добавить, что за эти детские «стихи» юный Александр Гриневский был исключён из училища и получил в городе дурную славу…
