Программа 600 секунд А.Г. Невзорова

«В. Бондаренко: Не кажется ли Вам, что через некоторое время от коней Вас потянуло бы к телекамере?

А. Невзоров: Честно говоря, не знаю. Все эти годы «600 секунд» я воспринимал и воспринимаю как служение, как послушание даже. Потому что если иначе это воспринимать, воспринимать как поиск славы, поиск острых ощущений или поиск чего-то ещё, я давно уже был бы уничтожен всей этой грязью.  

В. Бондаренко: А поиск творчества?

А. Невзоров: Я, честно говоря, не понимаю до конца, что такое творчество. Я не творческий человек, я человек грубый, прямой. Если у меня что-то получается, так только оттого, что я своим ремеслом владею хорошо. Даже творчество не выдержало бы 5 лет, а особенно двух последних лет безостановочной грязи и безостановочных оскорблений. Ничто не выдержало бы, если не относиться к этому, как к послушанию, как к выполнению общественного долга, поэтому, наверное, я выдерживал и выдержу любую грязь, любую хулу, любую брань. Может, это и не очень  нормально, но моя любимая редакция удивляется тому, как равнодушно, даже до неприличия безэмоционально я всё это даже не переношу, я об этом узнаю». […]

Почему возникла необходимость создания новой передачи - «600 секунд»? Какой принцип был положен в ее основу?

- Наши программы теленовостей во все века выглядели так: в кадре диктор бодрым голосом читал официальные сообщения: «состоялось заседание», «завод выполнил план», «в закрома государства засыпаны тонны зерна...» А нам всем хотелось не только новой формы подачи материала, но и другого содержания - честного, прямого, живого разговора с телеаудиторией. Стали искать. Специально выписали из США программы новостей и отправили меня их  посмотреть. Так случилось, что на просмотр я не попал и предложил товарищам по работе свою модель программы, которая сразу всем понравилась. Как оказалось, аналогов в практике телевидения она не имела. Первые выпуски «600 секунд» были без ведущего - шёл видеоряд с закадровым комментарием. Потом комментировать сюжеты был приглашён артист. Но до эфира дело не дошло. Предвосхищая дебют, тот явился под большущей мухой и тут же в студии» перед камерой, заснул. Его сгрузили на пол, а в кресло посадили Вашего покорного слугу - никто из «зубров» ленинградского телевидения не хотел ввязываться в эту авантюру.  Ситуация вышла из-под контроля. Вспомнилось, когда работал на киностудии каскадёром, приходилось выполнять трюк «подсечка», на полном ходу переворачиваешься с лошадью через голову. А как  приземлишься - трудно сказать. Первые три недели выходил в эфир один. Это тяжело: журналист в эфире должен быть и капитаном, и организатором, и диктором. Потом появились помощники. Главным нашим девизом стало - правда, правда, ничего, кроме правды.

- Лёгок ли был путь в эфир? Тем более что все сюжеты - более чем острые...

- Мы действительно всё время ходили по лезвию ножа. Случается, пользовались мало проверенной информацией. Но за первые полтора года у нас прошла всего одна ошибка, когда Светлана Сорокина объявила рок-группу «Трубный зов» ансамблем баптистов. На следующее утро верующие собрались под окнами редакции и требовали опровержения. Мне пришлось с телеэкрана извиниться за «прокол», а Сорокиной я сказал, что, случись подобное двести лет назад, её бы публично сожгли на площади.

Второе наше прегрешение - подлог, на который я пошёл сознательно. Мы собирались снимать бойню домашних животных. В эфирном варианте дело происходит так: распахиваются ворота и улыбающийся парень приглашает нас войти. На самом деле я перелез через забор, отворил ворота, впустил членов нашей киногруппы и мы начали снимать. В это время прибежал фельдшер, ужаснулся и стал нас выгонять. Поскольку мы уже закончили, то и не пытались сопротивляться. В итоге «противоборствующие стороны» полюбовно разошлись: он с сияющей улыбкой захлопнул за нами ворота. Конечно, бедняга фельдшер забыл о безграничных возможностях телевидения, а мы ими воспользовались и в сюжете прокрутили плёнку в другую сторону. На экране выходило, что нас не «провожают», а встречают на бойне с распахнутыми объятиями и дружеской улыбкой...

Наш рабочий день начинался в восемь утра. Целый день ездили по городу и снимали. Возвращались в редакцию в восемь вечера, когда начальство уже расходилось по домам. Монтировали, потом я писал текст. После «Времени» выходили в прямой эфир, и тут никто не мог помешать мне сказать, что я считаю нужным. Все разговоры начинались после программы: звонки на телестудию не прекращались до полуночи, ну и потом - в кабинете у начальства».   […]

- Правда, что прокуратура предупреждала, что на мясокомбинате Вас собираются убить? Но, несмотря на это, Вы продолжали делать набеги. Верили, что наведете там порядок?

- Порядок на мясокомбинате может быть тогда, когда он будет наведен в стране. Но мы не имели права молчать. Угрозы раздавались отовсюду. Как-то за четыре месяца у меня было двенадцать судебных процессов. А один раз - в месяц двадцать четыре. В суд подали катафальщики ленинградского крематория, о которых я сообщил в эфир, что они воруют из гробов цветы и тапочки. Они страшно обиделись, потому что какая-то их категория воровала только цветы, а какая-то тапочки.

- Какой процесс самый запомнившийся?

- Я передал информацию, как один пьяный гражданин пытался изнасиловать собственную  овчарку. Вследствие чего у него был откушен половой член. Информацию эту передал мне по рации врач «Скорой помощи». Случай был курьёзный, и я его сразу передал в эфир, разумеется, не назвав фамилии пострадавшего, но назвав больницу, куда его отправили. При этом совершенно позабыл, что в больнице тоже смотрят «600 секунд». Когда передача выходила в эфир, испуганного больного ввозили в приёмное отделение больницы. Пациенты, до того не встававшие с коек, бросали костыли и толпой шли смотреть на это чудо природы. Больной лежал, закатив глаза, закусив одеяло, и проклиная сволочь Невзорова. Когда он вышел из больницы, то, естественно, подал на меня в суд - место, которое стало для меня почти вторым рабочим  кабинетом. Прибыв в здание суда, я увидел там следующую картину. Конвойные рыдали от смеха, прислонившись друг к другу. В самом центре зала стоял потерпевший, держа в руках исковое заявление: «В связи с тем, что комментатором ленинградского телевидения Невзоровым, - говорилось в нём, - был предан гласности факт лишения меня полового органа и в связи с чем сильно затруднена моя половая жизнь в Ленинграде и области, прошу восстановления чести и достоинства». Судья его спрашивает: «У Вас есть доказательства неверности информации, которую передал Невзоров?» Он отвечает: «Нет. Но требую восстановления чести и достоинства». Копию его искового заявления корреспонденты Си-би-эн и Эй-би-си неоднократно предлагали и предлагают мне продать в «Книгу рекордов Гиннеса», поскольку не припомнят ничего подобного... […] 

- А ещё интересные случаи?              

- Иногда приходилось идти на чистый шантаж. Приезжает в Ленинград эротический театр  культурного центра, что при ЦК ВЛКСМ, я еду снимать. Пока оператор трясущимися руками пытается навести телекамеру на девушку - в такой ситуации работать непросто, - я иду в кассу и прошу показать мне заявочки на коллективные посещения. И вижу: «Просим содействовать посещению всех эротических спектаклей сотрудников РОВД желательно в первом или втором рядах». И подпись: «Замполит». Бумажечка тут же перефотографируется. Буквально через день - я у начальника управления внутренних дел этого РОВД. Знаю, что он зажимает от меня информацию. Я пришёл к нему не как какой-нибудь садист, размахивая документом: вот у меня компромат. Нет! Я пришёл к нему, как к умному, хорошему человеку посоветоваться, как подавать информацию в эфир: с музыкой или в полной тишине. Он начинает меняться в лице, негнущимися пальцами тычет в кнопки селектора, и из-под паркета вырастают оперуполномоченные, постовые и прочие. Он им отдаёт строжайший приказ давать больше информации Александру Глебовичу, а то Александр Глебович обижается на милицию. Я отдал ему фотокопию. Другую положил себе под стекло, на случай осложнения наших отношений».

Невзоров А.Г., Поле чести, СПб, «Шанс», 1995 г.,  с.193-194, 53-55, 60-61 и 61-63.