Михалков-Кончаловский А.С.: Запрещённый спектакль

«Нам с Тарковским позвонил молодой режиссёр. Сказал звонким задыхающимся голосом: - У меня последний раз спектакль. В Калинине. В Театре юного зрителя. Его закрывают. Очень прошу, посмотрите. Может, сумеете как-то за него заступиться.

Не помню уж, кто именно закрывал спектакль - то ли идеологический отдел ЦК ВЛКСМ, то ли местные власти. Во всяком случае, это был вопль отчаяния, и мы откликнулись на него. Поехали смотреть запрещенное искусство.

Была зима, ЖУТКИЙ мороз, градусов тридцать. В моей «Волге» не работала печка. Ужас! Пока доехали до Калинина, окоченели насквозь. Зашли в театр. Зрелище привычное до невыносимости. Крашенные синей краской стены, полутёмный зал, в зале - человек тридцать зрителей, добрая половина – солдаты. И в приличную погоду сюда, наверняка, мало кто заглядывал, а в такой мороз - вооще пустота.

Познакомились с режиссером. Молодой. Нервный. Горит одержимостью.

- Сейчас начинаем, - сказал он.

Открылся занавес. Декорация довольно модерновая. Насчёт героя запомнилось больше всего то, что он, кажется, был в кожаных джинсах. Такие тогда носил только Высоцкий, недавно женившийся на Марине Влади.

О чем был спектакль, из-за чего горел сыр-бор, в памяти не сохранилось. Но где-то посреди первого акта герой вскочил на стол, взял микрофон, заиграла музыка, он запел, музыка внезапно оборвалась, а с ней и пение: это была фонограмма. Растерянный актёр стоял на сцене, смотрел по сторонам. Дали занавес. Вышел режиссёр.

- Просим извинения, - сказал он. - Произошла техническая накладка. Скоро мы её устраним и начнём снова.

Потом он пришёл к нам в директорскую ложу, сказал:

- Сволочи! Они это делают нарочно, чтобы дискредитировать моё искусство. Вы представляете?  Простите, ради бога. Подождите ещё немного. Сейчас привезут копию фонограммы.

- А с этой что случилось?

- Меня так не любит звукотехник, что он нарочно порвал ленту и ещё залил её ацетоном. Он говорил это, чуть не плача. Его было очень жалко.

Мы пошли в буфет. Ещё не отошли от холода. В буфете продавался коньяк (в московских театрах спиртное не продавали). Взяли бутылку. Вокруг бродят унылые солдаты, у них денег на коньяк нет. Прождали час, уговорили полбутылки, потом - всю до дна. Потеплело. Часов в девять прозвенел звонок. Поднялись опять в зал. Опять начался спектакль, опять герой залез на стол, пошла фонограмма, но теперь - задом наперёд. Актёр, естественно, петь не мог - занавес опять закрылся. Бедный режиссёр! Представляю, что он в этот момент переживал. Но нам дольше уже оставаться было нельзя, надо было возвращаться домой. Мы с Тарковским тихонько вышли из директорской ложи; тёпленькие, сели в студеную, промёрзшую машину, поехали в Москву. Печально и трогательно…

Так начиналась театральная карьера и будущая слава Романа Виктюка».

Михалков-Кончаловский А.С., Запрещённый спектакль  / Виктюк Р., Роман Виктюк с самим собой, М., «Зебра Е», 2005 г., с. 129-130.