Первобытная семья и альтруистические инстинкты по современной оценке В.П. Эфроимсона

«Лишь при прочной внутриплеменной спайке, товариществе, самоотверженности детёныши (дети) могли прожить десять-пятнадцать лет от рождения до относительной самостоятельности.

Зато сохранение хоть половины «поголовья» на протяжении трёх-четырёх поколений порождало настоящий взрыв размножения, сам-сто, сам-двести, и инстинкты, экстраполяционные рефлексы, влечения, которые мы позднее назовём альтруистическими, могли сразу распространиться на необозримые пространства. Стаи дочеловеков и племена человека могли не конкурировать и не воевать друг с другом. Всё равно природа безжалостно истребляла те, в которых недостаточно охранялись беспомощные дети, в которых недостаточно о них заботились.

Орды и стаи дочеловека могли существовать без каких-либо особо сложных коллективистических и альтруистических инстинктов. Они могли побеждать и даже плодиться.

Они только не могли выращивать своё потомство, а следовательно, они не могли передавать свои гены и вымирали, образуя бесчисленные тупики и тупички эволюции.

Выживать могло лишь потомство стай с достаточными инстинктами и эмоциями, направленными не только на личную защиту, но и на защиту потомства, на защиту орды в целом, защиту молниеносную, инстинктивную или быструю. В условиях доисторических и даже исторических наличие этих инстинктов, влечений непрерывно проверялось естественным отбором.

Эволюционный успех достигается не столько потенциальной силой умственных способностей, не столько организацией 15 млрд. нервных клеток мозга индивида, сколько передачей умственных достижений в пределах сообщества или даже вида.

Потенциальные способности аборигенов Австралии прекрасно продемонстрированы во время второй мировой войны неоспоримым и успешным лидерством некоторых австралийцев. Пребывание аборигенов Берега Миклухо-Маклая и сотен других заброшенных племен на уровне каменного века иллюстрирует не их «природу», а скорее несовершенство современной цивилизации». […]

Моногамная семья и чрезвычайно широкий круг связанных с её поддержанием наследственных эмоций и влечений, в частности способности к индивидуальной любви, вероятно, в большой мере складывались в результате особой формы интенсивного естественного отбора.

В условиях частого голода, холода, нападений хищников и врагов женщина и мужчина, разрушавшие или менявшие свою семью, значительно реже доводили своё потомство до половой зрелости и слабее передавали свои гены, чем мужчины и женщины с прочными семейными инстинктами.

Отбор на поддержание инстинктов целостности семьи во все исторические времена, вероятно, шёл с большой интенсивностью; может быть, поэтому чрезвычайно многообразный комплекс эмоций, унаследованных нами от предков, нередко оказывается очень устойчивым к самым многообразным и убедительным «антимещанским» аргументам; может быть, поэтому всё вновь возрождается алогичное требование к партнёру: «всё или ничего». Разумеется, не следует думать, что развёртывание этой системы эмоций происходит независимо от окружающей среды, её влияния, воспитания. Речь здесь идёт именно о том, что эта унаследованная система создаёт восприимчивость к ряду этических положений, вносимых извне, восприимчивость, нередко латентную, но возрождающуюся вновь и вновь в каждом поколении, с реализацией, нередко поразительно устойчивой к средовым и внутренним (например, гормональным) детерминантам.

В эпоху группового брака люди жили столь разобщёнными группами, что возбудители венерических болезней почти не могли адаптироваться к человеческому организму. Только много позднее, когда численность населения Земли стала исчисляться миллионами, возбудители сифилиса и гонорреи получили возможность приспособиться к человеку, венерические болезни стали приобретать широкое распространение.

Вероятно, с этого времени стал усиливаться очень своеобразный естественный отбор на однолюбие, на способность к супружеской верности, на все эмоции, с этой верностью связанные.

Конечно, действовали и социальные факторы (передача наследства своим детям), направленные на установление женской верности, но наряду с ними действовал и естественный отбор.

Культ девственности, который иным представляется противоестественным и даже пережитком варварства, тоже, вероятно, относится к группе эмоций, мощно поддержанных естественным отбором. Необычайно сложные функции мозга постоянно модифицировались отбором, а однажды сложившиеся комплексы эмоций могли приобретать помимо психической и социальную кодификацию. Девственность служила не только некоторой гарантией отсутствия венерических заболеваний у вступающей в брак, она отчасти гарантировала и то, что девственница, став женой, убережётся от внебрачных контактов. В меньшей мере, но по этой же причине естественно возникали требования к сексуальной непорочности юношей.

Трудно представить себе, какую важную роль венерические болезни играли некогда в качестве фактора естественного отбора. […]

Отсутствие соответствующих эмоций жестоко каралось из поколения в поколение естественным отбором, ибо венерическое заболевание обрекало на полное или частичное бесплодие. Трудно сказать, что возникло раньше, легенды или саги о верности, о любви, не знающей препятствий, религиозные табу или те эмоции, которым они соответствовали. Но и эмоции, и соблюдение запретов, т.е. волевой уровень и его направленность, поддерживались естественным отбором.

Если до сих пор не догадывались о том, что именно венерические болезни как фактор отбора существенно перестраивали генофонд психических свойств человека, то это связано с недоразумением: ни сифилис, ни гоноррея не летальны, а то, что отбор связан не с летальностью болезни, а с их влиянием на эффективную плодовитость, недостаточно осознавалось.

Но даже независимо от венерических болезней победителем с эволюционной точки зрения, т.е. распространителем своих генов, не всегда бывала мохнатая полуобезьяна, ревнивый владелец гарема, белокурая бестия, которая владела всеми молодыми женщинами племени, а других мужчин калечила или оставляла им только старух. И сама бестия, и её племя, и потомство оказывались, вероятно, очень недолговечными, становясь одним из бесчисленных тупиков эволюции: бестия не могла сохранить потомков так, как это мог бы коллектив самцов.

С эволюционной точки зрения победителями оказываются народы или группы устойчиво плодовитые…».

Эфроимсон В.П., Генетика этики и эстетики, СПб, «Талисман», 1995 г., с. 50 и 64-67.