Эволюционное происхождение жестов и устной речи по Роджеру Фоутсу

«Первой и самой знаменитой «воспитанницей» Роджера Фоутса стала молодая самка шимпанзе по кличке Уошо, которая в четырёхлетнем возрасте научилась использовать американский язык жестов на уровне двух-трёхлетнего человеческого ребёнка.

Подобно всякому малышу, Уошо нередко встречала своих «родителей» шквалом сообщений: «Роджер, скорее», «давай обнимемся», «покорми меня», «дай мне одеться», «пойдём гулять», «открой дверь». Как и все дети, Уошо разговаривала с домашними животными, со своими куклами и даже сама с собой. Для Фоутса «спонтанная «жестовая болтовня» Уошо была абсолютно неоспоримым свидетельством того, что она использует язык так же, как это делают дети... То, как она, подобно сверхобщительному глухонемому ребёнку, безостановочно жестикулировала в самых неожиданных обстоятельствах, заставило не одного скептика пересмотреть свое застарелое предубеждение, что животные не способны ни думать, ни говорить».

Когда Уошо выросла и стала взрослой обезьяной, она научила языку жестов своего приёмного сына, а позже, когда их поселили вместе с ещё тремя шимпанзе разных возрастов, у них образовалась сплоченная семья, в которой язык жестов распространился естественным образом.

Роджер Фоутс вместе со своей женой и сотрудницей Деборой Гаррис-Фоутс периодически вели видеосъёмку и отсняли многочасовой материал оживлённых бесед шимпанзе. На этих плёнках семья Уошо беседует при помощи жестов во время игр, завтрака, отхода ко сну и так далее. По словам Фоутса, «шимпанзе обменивались знаками даже во время бурных семейных ссор, что послужило наилучшим свидетельством того, что язык жестов стал неотъемлемой частью их умственной и эмоциональной жизни».

Фоутс также пишет, что разговоры шимпанзе были столь недвусмысленны, что независимые эксперты по языку жестов в девяти случаях из десяти понимали их смысл совершенно однозначно. […]

 … Фоутс понял, что и знаковый язык, и устная речь - в каком-то смысле формы жестикуляции. По его словам: «Знаковый язык использует жестикуляцию руками; устный - жестикуляцию языком. Язык совершает точные движения, останавливаясь в определенных точках ротовой полости, благодаря чему мы произносим вполне определённые звуки. Руки же и пальцы останавливаются в определённых точках окрестности тела, тем самым порождая знаки».

Эта догадка позволила Фоутсу сформулировать основы своей теории эволюционного происхождения устной речи.

Согласно её положениям, наши предки-гоминиды поначалу общались при помощи рук - точно так же как их братья-приматы. По мере развития прямохождения их руки стали высвобождаться для всё более сложных и отточенных движений.

Благодаря этому с течением времени жестовая грамматика гоминидов все более усложнялась, и в конце концов, точные движения руки инициировали точные движения языка. Эволюция жеста, таким образом, привела к двум важным результатам - появлению способности изготовлять и применять более сложные инструменты и способности издавать изощрённые звуки.

Теория Фоутса получила великолепное подтверждение, когда он стал работать с детьми, страдающими аутизмом. Изучение шимпанзе и языка жестов позволило ему понять, что, когда врачи говорят о «языковых проблемах» таких детей, они в действительности имеют в виду проблемы с устной речью.

Поэтому Фоутс предложил своим пациентам альтернативный канал связи в виде языка жестов -точно так же как в случае с шимпанзе. Методика оказалась исключительно успешной. Всего через пару месяцев общения жестами дети пробивали стену самоизоляции, и их поведение менялось до неузнаваемости.

Ещё более удивительным и поначалу совершенно неожиданным было то, что спустя несколько недель подопечные Фоутса начинали говорить. По всему выходило, что общение жестами инициировало возникновение способности к устной речи. Умение формировать точные жесты оказалось возможным превратить в умение формировать отчётливые звуки, поскольку и те и другие управляются одними и теми же мозговыми структурами. «Всего несколько недель, - заключает Фоутс, - потребовалось этим детям, чтобы с успехом повторить эволюционный путь наших предков - путешествие, длиной в шесть миллионов лет, от обезьяньих жестов к человеческой речи».

Фоутс приходит к выводу, что переход к речи у людей начал происходить около 200 тысяч лет назад, когда эволюция привела к возникновению так называемых «древних форм» homo sapiens. Эта дата совпадает со временем, когда были изготовлены первые специализированные каменные орудия труда, что требовало значительной ловкости рук. У изготовивших эти инструменты древних людей по всей видимости уже наличествовали те нервные механизмы, которые позволили им формировать слова.

Общение при помощи произносимых слов мгновенно принесло свои плоды. Обмен информацией стал теперь возможен и в тех случаях, когда руки были заняты и когда собеседник стоял спиной. В конечном счёте эти эволюционные преимущества привели к анатомическим изменениям, необходимым для полноценной речи. Более десяти тысяч лет, в течение которых формировался речевой тракт, люди общались посредством комбинации жестов и устной речи, пока наконец слова полностью не вытеснили жестикуляцию и не стали доминирующей формой человеческого общения.

Но и сегодня, когда устная речь по каким-то причинам отказывает, мы прибегаем к жестам. «Как древнейшая форма коммуникации нашего вида, - замечает Фоутс, - жестикуляция по-прежнему служит вторым языком во всякой культуре».

Итак, по теории Роджера Фоутса язык сперва нашёл воплощение в жесте и развивался из него одновременно с человеческим сознанием. Это согласуется с недавним открытием когнитивистов, согласно которому понятийное мышление, как таковое, физически воплощено в теле и мозге. Говоря о воплощённости разума, учёные-когнитивисты имеют в виду не только тот очевидный факт, что для мышления нам необходим мозг.

Последние выводы новой научной дисциплины - когнитивной лингвистики - недвусмысленно указывают на то, что, вопреки распространённому в западной философии представлению, человеческий разум не стоит выше тела, но по сути своей обусловливается нашей физической природой и нашим телесным опытом».

Фритьоф Капра, Скрытые связи, М., «София», 2004 г., с. 80 и 82-83.