Причины конфликта в театральной труппе Большого театра по В.В. Васильеву
«- Как Вам кажется с высоты жизненного опыта и мудрости: в чём была причина Вашего конфликта с Юрием Григоровичем?
- Очень просто. Пути разошлись: то, что казалось нам раньше незыблемым и непререкаемым, стало подвергаться сомнению, появился критический анализ исполняемых постановок. Все спектакли, без исключения, обсуждались на расширенном художественном совете, куда входили великие танцовщики нашего времени. Предполагалось, что каждый высказывает свою точку зрения искренне. Я по глупости в это свято верил и искренне выступал. С годами всё больше убеждаюсь, что нужно быть очень корректным в оценках трудов своих собратьев по искусству.
Нельзя наотмашь сказать: «Вы повторяетесь, начинаете цитировать самого себя». Это не понравится никому. Всё, привет!
Между нами сначала возникло отчуждение, оно росло, эмоции наслаивались, плюсовались. А когда я сказал, что нельзя всё время есть одно и то же блюдо, необходимо, чтобы с труппой Большого театра работали и другие художники, произошёл разрыв. Пример Юрия Григоровича стал для меня уроком на всю жизнь: я навсегда получил отвращение к постоянно повторяемым самым вкусным блюдам, приготовленным пусть даже и выдающимся, но одним поваром. Театру необходимо разнообразие. Другой выход - разнообразие театров. Авторский театр Григоровича, как, например, и Бориса Эйфмана, - идеальный вариант. Но в таком театре, как Большой, один хореограф не может заменить собой всё искусство современной хореографии. Невозможно постоянно смотреть одного Джорджа Баланчина или Мориса Бежара.
- На каком спектакле произошло Ваше принципиальное расхождение? На «Ангаре»?
- По-моему, на «Иване Грозном». Там были чистейшей воды повторы «Спартака». Все мы грешим повторами, с годами они становятся всё более очевидными. Но в каком контексте они появляются, очень важно. Штампы везде одни и те же. Когда я возглавлял Большой театр, то искренне считал, что для труппы очень важен приход на постановку Бориса Эйфмана, поскольку это расширяет наши хореографические, пластические возможности. Я продолжаю утверждать, что рядом с классическими балетами спектакль Эйфмана «Русский Гамлет» вызывал потрясающий интерес.
- Не хочется ввергать Вас в пучину грустных воспоминаний, но трудно обойти вниманием тот эпизод вашей жизни, когда вас и ещё несколько ведущих танцовщиков уволили из Большого театра на пенсию. Как вы справились с этой ситуацией?
- Всё происходило постепенно. В то время не так-то просто было «убрать» народных артистов. Существовало правило, согласно которому артист, носящий звание «народного», остаётся в труппе до тех пор, пока сам не захочет её покинуть. На этот случай в академических театрах предусматривалась специальная политика: просто переставали давать работать. Имея один спектакль в два месяца, рано или поздно обязательно начинаешь деградировать. Слава Богу, на нас был высокий спрос, и мы ездили на гастроли. Мы числились солистами Большого театра, но всё больше отдалялись от него. Я даже благодарен судьбе, что последние неблагоприятные годы жизни в Большом театре вылились в очень интенсивную творческую работу вне его стен. Если бы я был занят здесь, поверьте, мне удалось бы сделать в десять раз меньше. На телевидении снял фильм «Дом у дороги», в кино выступил в роли режиссёра и хореографа в фильме «Фуэте», играл роль Нижинского в драматическом спектакле театра «Сан Карло» в Италии, ставил «Дон Кихота» в Американском балетном театре, «Ромео и Джульетту» в Музыкальном театре Станиславского и Немировича-Данченко, «Золушку», «Макбета» и «Дон Кихота» в Балете Кремлевского дворца, поставил множество номеров, исполнял обязанности директора балета Римской Оперы и так далее.
Я не мог простаивать. Поэтому не понимаю плача тех людей, которые жалуются на невозможность самореализации. На мой взгляд, это люди не совсем творческие. Бывает, что человека «не видят» в той или иной роли. Не надо страдать по этому поводу: идите туда, где вас увидят. Или сделайте так, чтобы увидели именно вас. А ведь многие связывают свою судьбу исключительно с Большим театром. Говорить: «Я могу танцевать только на сцене Большого театра» - абсурд. Если вы хотите действовать, вы прорвётесь обязательно. Я не переживал, когда узнал о переводе нас на пенсию. Формально можно было бы шуметь, возмущаться, что нас даже не вызвали на худсовет. Просто собрались и решили, что нижеследующих артистов из труппы удаляют. В группу инакомыслящих, кроме Васильева с Максимовой, входили Майя Плисецкая, Марис Лиепа, Михаил Лавровский.
Пришёл тогдашний министр культуры и произнёс речь: «Эти бывшие звёзды только мешают прогрессу труппы». Нас быстро нарекли угасшими и потухшими звёздами. Даже специально изобрели соответствующее постановление. Тем самым подогревалась молодёжь. Вставала Надя Павлова и говорила, что дорогу молодым может указать только капитан, под которым имелся в виду Юрий Николаевич Григорович. Ирек Мухамедов, впоследствии оставивший Григоровича ради того, чтобы танцевать в Лондоне, в «Ковент-Гарден», говорил, что если ему дадут зарплату Васильева, он будет танцевать не хуже. Как будто дело в зарплате. Все эти процессы развратили молодёжь. Когда я уходил, многие прятали глаза и извинялись…»
Колесова Н.Г., Владимир Васильев. Атлант / Эффект присутствия: интервью с легендой. Книга первая, М., «Этерна», 2007 г., с. 229-231.
