Привлечение внимания матери в детстве – случай Ингмара Бергмана

«Появляется на свет моя сестра, мне четыре года, и положение радикально меняется: главную роль вдруг начинает играть эта жирная уродина. Меня изгоняют из материнской постели, отец сияет от радости, склоняясь над орущим свёртком.

Демон ревности рвёт когтями моё сердце, я неистовствую, рыдаю, делаю кучи на пол и вымазываюсь с ног до головы. Я и мой старший брат, с которым мы обычно смертельно враждовали, заключаем мир и придумываем разные способы, как извести эту отвратительную тварь. Брат почему-то считает меня наиболее подходящей кандидатурой для выполнения нашего плана. Я чувствую себя польщённым, и мы ждём подходящего случая.

Однажды тихим солнечным днем, полагая, что в квартире никого нет, я проскальзываю в родительскую спальню, где в розовой корзине спит это существо. Пододвигаю стул, взбираюсь на него и смотрю на раскормленное лицо и слюнявый рот. От брата я получил чёткие инструкции по поводу того, что мне нужно делать, но неправильно их понял. Вместо того, чтобы сжать шею сестры, я давлю ей на грудь. Она тут же просыпается с пронзительным криком, я зажимаю ей рот рукой, она таращит свои водянистые голубые глаза, они косят, я делаю шаг вперёд, чтобы было удобнее схватить её, теряю опору и падаю на пол.

Помню, действие это сопровождалось острым наслаждением, которое почти мгновенно сменилось ужасом.

Я склоняюсь над фотографиями моего детства, рассматриваю в лупу лицо матери и пытаюсь пробиться сквозь угасшие чувства. Конечно, я любил её, она весьма привлекательна на этой фотографии: густые волосы с пробором посередине над низким, широким лбом, нежный овал лица, приветливо изогнутые чувственные губы, тёплый, открытый взгляд из-под тёмных, красивой формы бровей, маленькие сильные руки.

Мое четырёхлетнее сердце сгорало от собачьей любви.

Но наши отношения были вовсе не так просты - моя преданность досаждала ей, вызывала раздражение, а проявления нежности с моей стороны и бурные вспышки эмоций беспокоили её. Она нередко отсылала меня прочь холодным ироничным тоном. Я рыдал от бешенства и разочарования. Отношение матери к брату было гораздо проще, поскольку ей всё время приходилось защищать его от отца, воспитательный метод которого отличался суровой твёрдостью и включал в себя жестокие телесные наказания в качестве непременного аргумента.

Со временем я понял, что моё то сентиментальное, то неистовое обожание не оказывает ровным счётом никакого действия.

С ранних лет я начал искать ту манеру поведения, которая могла бы понравиться матери, привлечь её внимание. Заболевший немедленно вызывал её участие. А так как я был  болезненным ребёнком, страдавшим всевозможными недугами, болезнь стала хотя и неприятным, но зато надежным способом пробудить у неё нежность. Симуляцию же мать распознавала сразу (она была дипломированной медсестрой) и наказывала за неё на совесть.

Другой способ обратить на себя её внимание был опаснее. Обнаружив, что мать не выносила равнодушия и безразличия - ведь это было её собственное оружие, - я научился обуздывать свою страсть и повел удивительную игру, главными элементами которой были высокомерие и холодная приветливость. Что уж я там вытворял, не помню, но любовь делает человека изобретательным, и вскоре мне удалось пробудить интерес к моему кровоточащему чувству собственного достоинства. Проблема заключалась лишь в том, что я так и не получил возможности раскрыть карты, сбросить маску и испытать сладость ответной любви».

Ингмар Бергман. Латерна магика / Жестокий мир кино, М., «Вагриус», 2006 г., с. 8-9.