Антиэстетичные произведения создают слабые люди по оценке А.В. Луначарского

«Антиэстетично всё, что требует чрезмерной и нецелесообразной траты сил, что заставляет орган работать неправильно.

Формальным безобразием будет всё, что прямо противоположно формальной красоте. Всё, что связано со страданиями, болезнью и слабостью и т.п., воспринимается как безобразное по содержанию. Но здесь мы наталкиваемся на новое явление.

Нет никакого сомнения, что человек считает безобразным всякие проявления болезни, глупости -  словом, слабой, пониженной, вырождающейся жизни. Возникновение такого инстинкта не только вполне понятно, ввиду того, что зрелище страданий и слабости заставляет симпатически болеть и нашу душу, но и целесообразно, так как гадливость ко всему вырождающемуся сохраняет мощь вида, ведёт к скрещиванию или союзу лучших представителей типа.

Однако слабые люди, становящиеся, таким образом, объектом презрения, должны же как-нибудь жить. Их собственное безобразие ставит перед ними тяжёлый вопрос, является постоянным возбудителем жизнеразности: они ропщут на судьбу и богов, на общество, на сильных и гордых... «Чем мы виноваты?» - говорят они. Между тем ряд обиженных судьбою всё пополняется теми, кто совершенно несправедливо обижен обществом, - бедняками.

Презрение к больному, жалкому не может быть законным чувством у бедняка, который сам чувствует себя заброшенным и жалким. Симпатическая боль, которую ощущает человек, заставляет морщиться здорового и сильного и говорить: «прочь этого больного», но она превращается в «симпатию» в общепринятом смысле в сердце, привыкшем к страданию. Взаимное сострадание, взаимная поддержка становятся для бедняков и неудачников необходимостью. Возникает мораль и религия обездоленных, заключающиеся неизменно в провозглашении страдания искуплением, за которым последует блаженство. Таким образом, вид самых ужасных страданий мало-помалу ассоциируется с представлением утех царства небесного или (у ещё более усталых) покоя нирваны.

Это мировоззрение прививается всей демократии, поскольку страдание является её уделом, но трудовая демократия нового времени крепнет в самом процессе труда; простая жизнь, которую ведет она, борьба с лишениями - всё это закаляет тело и душу, в то время как истинно аристократические семьи гибнут под бременем праздности и излишеств.

Демократия начинает сознавать свою силу, она стряхивает с себя сны, которые навевают на неё несчастные, и создаёт свою мораль, свою религию - наступательную, полную надежд, провозглашающую борьбу и труд как смысл жизни, реорганизацию общества на началах солидарности как идеал, потому что ничто, конечно, не воспитывает солидарности в такой мере, как совместная борьба с несравненно сильнейшим противником.

Итак, ни к чему смешивать общественной демократии с вырождающимися, несчастными, уродливыми и слабыми.

В соответствии с моралью и религией слабых развивается и их эстетика. Мы ещё вернемся к этому вопросу, здесь же достаточно сказать, что эстетика эта отворяет двери антиэстетическому, опираясь на чувство сострадания, на жажду искупления и т. п. Задачей искусства слабых становится сделать прекрасным страдание, умирание, слабость. И надо отдать справедливость этим обиженным жизнью людям, они изумительно преуспели в такого рода искусстве».

Луначарский А.В., Основы позитивной эстетики, М., «Урсс», 2011 г., с. 44-45.