Типовые (типичные, воспроизводящиеся) ошибки…
МедицинаОткрытия в области медицины и гигиены
Творческое развитие юношей и девушек
Списки контрольных вопросовСтратегия создания эвристических решений за счёт паспортизации и избегания типовых ошибок.
X
«Напоминать о врачебном долге и хирургической строгости - не значит постоянно читать нравственные поучения, кои в абстрактной форме столь же скучны, сколь мало доходчивы. Есть вернейший способ не только привлечь захватывающий интерес к подобным вопросам, но добиться того, что память о них прочно врежется у слушателей. Это - рассказывать студентам о собственных тяжких ошибках.
Средство это не ново. Ещё Н.И. Пирогов с абсолютной прямолинейностью заявлял, что он «почёл своим долгом никогда не скрывать от слушателей своих собственных ошибок». Там же Пирогов говорит, что если подобные признания неудобны или не могут быть сделаны сразу, то он обязательно поведает о своих ошибках впоследствии.
Я немного не застал знаменитого андролога профессора медицинского факультета Московского университета Фёдора Ивановича Синицына, но мне неоднократно рассказывали его ученики - мои старшие друзья А.В. Иванов, Т.П. Краснобаев, Ф.А . Гетье, С.П. Галицкий, что в клинике Ф.И. Синицына вошли в обычай субботние «покаянные лекции», на которых Фёдор Иванович патетически бил себя в грудь, каялся перед студентами в своих грехах, то есть технических неудачах, кои почти всегда были одного и того же свойства: «ложные ходы» при бужировании уретральных стриктур с мочевыми затеками и септическими флегмонами.
Не думаю, чтобы даже при огромном клиническом и операционном материале, который концентрируется в Институте Н.В. Склифосовского, у нас на каждую субботу набирался бы материал для «покаянных лекций»; слишком велики успехи хирургии за истекшие 40 лет! К тому же решительно все диагностические ошибки и сколько-нибудь примечательные смертельные исходы, будь то после операций или без оных, непременно разбираются на регулярных патологоанатомических конференциях раз в две недели. Зато за 35 лет моей хирургической деятельности накопилось пять - шесть, а то и целый десяток таких трагических ошибок, которые я не могу забыть десятилетиями, и которые так глубоко потрясли мои сознание, чувство и совесть, что, вспоминая о них, я их снова переживаю, как вчера, как сегодня. Это ли не отличный, поучительнейший материал для иллюстраций лекций!
И уж конечно, излагая самым ясным и доходчивым образом сущность заболевания, подробно рассказывая о всех объективных трудностях диагноза или производства операции, я не жалею красок, чтобы обрисовать весь трагизм создавшейся роковой ситуации. При этом я не только не щажу себя и совершенно не пытаюсь выгораживать или ослаблять свои былые ошибки, но главнейшей своей задачей делаю анализ того, как, почему такая ошибка могла случиться. Было ли это следствием неопытности, незнания существующих исключений и резких отклонений от типических стандартных форм и проявлений болезни, или же исключительность симптоматологии была такова, что ввела бы в заблуждение даже самого опытного клинициста? Не было ли упущено какое-нибудь важное лабораторное или инструментальное исследование, или допущена переоценка какого-нибудь второстепенного симптома в ущерб намёка, но решающего по своему значению?
Где, когда, в какой момент была совершена роковая ошибка суждения, предпринято неправильное и отменено необходимое действие, назначение или операция? В разборе подобных драматических происшествий собственные переживания каждый раз воскресают с такой живостью даже через 25-30 лет, что студенты и слушатели-врачи сами делаются как бы свидетелями или участниками события. Все изложение, интерпретация и оценка как самого случая, так и врачебной ошибки передаются всецело субъективными средствами и приёмами, и чем интимнее и правдивее будет передана эмоциональная, человеческая сторона дела, тем глубже проникнет оно в души студентов и тем памятнее сохранится у них как вечное предостережение от подобных же ошибок.
Какого рода были эти ошибки? В 1919 г. я не распознал хронического илеуса у 30-летней жены губернского агронома, несмотря на то что, по словам мужа, все явления говорили о наличии заворота. При мне все явления исчезли до такой степени, что я должен был решительно отказаться от диагноза странгуляции и высказался либо за динамический илеус, либо за завал от питания одной чечевицей и овсом (был голод!). Я назначил касторку и уехал от больной (3 км до «Захарьино»). На следующее утро при вторичном вызове я застал больную без пульса, она умерла при перевозке в телеге. Осталось двое маленьких сирот её собственных и ещё две девочки-племянницы от сестры её, только что покончившей самоубийством…»
Юдин С.С., Размышления хирурга, М., «Медицина», 1968 г., с. 60-63.
