Ошибки при построении научных теорий
Религиозные воззрения, явно повлиявшие на культурный процесс…
X
Критикуя театральную систему К.С. Станиславского, Б.Ф. Сушков предлагает своё понимание творческого процесса:
«Наша национальная религия, объединяющая и верхние образованные классы, и народ, была отнюдь не православие (которое не столько соединяло, сколько разъединяло нацию на рабов и господ), а русское искусство. Искусство у нас было религиозным актом творения, а не просто служением красоте, поэзии, или «отображением действительности» с той или иной целью. Именно в искусстве, в самом творческом акте, который есть претворение прежде всего души художника - совершается « божественная литургия », очищение и возвышение души самого творца, «причащение» её к вечности, к вечно творящему Богу. (Доказательства не приводятся - Прм. И.Л. Викентьева).
В основе этого религиозного творческого акта лежит русская натурфилософия, рассматривающая идею Бога не как застывшее совершенство Бога-личности, по отношению к которому мы являемся лишь пассивными созерцателями этого совершенства и льющими слёзы покаяния за своё «несовершенство», и не как Бога-демиурга в платоновском варианте, творящего мир «из со-вечной ему материи», а как Бога-материю бесконечно творящую саму себя, в каждом последующем творческом акте претворяющую, превосходящую себя предыдущую. Человек рассматривается таким образом, не «вне», а «внутри» Бога, он - главное его орудие и «самоцель» - самоцель его развития, а не всего лишь «совокупность общественных отношений», как нам внушали философы-жрецы самой кровожадной религии - марксизма-ленинизма.
Такая идея Бога и идея Человека была преимущественной идеей русской натурфилософии и русского искусства, начиная с Ломоносова (стихи «О божием величии»), Державина (ода «Бог»), Пушкина («Пророк») до философии Вл. Соловьёва, Л. Толстого и Н. Бердяева.
Последний такими словами выразил их суть: «...Под творчеством я понимаю не создание культурных продуктов, а потрясение и подъём всего человеческого существа, направленного к иной, высшей жизни, к новому бытию. В творческом опыте раскрывается, что «я», субъект, первичнее и выше, чем «не-я», объект. И вместе с тем творчество противоположно эгоцентризму, есть забвение о себе, устремленность к тому, что выше меня. Творческий опыт не есть рефлексия над собственным несовершенством (!), это - обращенность к преображению мира, к новому небу и новой земле, которые должен уготовлять человек. Творец одинок и творчество носит не коллективно-общий, а индивидуально-личный характёр. Но творческий акт направлен к тому, что имеет мировой, общечеловеческий, космический и социальный характёр».
Гениальный образ такого художника - творца-демиурга - дал Пушкин в «Пророке». Чтобы иметь возможность творить «новое небо» и «новую землю», надо творцу пересоздать прежде самого себя, выйти за пределы субъективного «я». Надо разорвать эгоистические оболочки со своих органов чувств: зрения, чтобы глазам открылся вещий смысл виденного:
Моих зениц коснулся он:
Отверзлись вещие зеницы
Как у испуганной орлицы...;
слуха, чтобы услышать не застывшую райскую «божественную гармонию», а «шум и звон» вечно творящего Бога, ещё силящегося создать эту гармонию:
Моих ушей коснулся он,
И их наполнил шум и звон:
И внял я неба содроганье,
И горний ангелов полёт,
И гад морских подводный ход,
И дольней лозы прозябанье...;
гласа, чтобы очистить его от эгоистической лжи:
И он к устам моим приник,
И вырвал грешный мой язык
И празднословный и лукавый,
И жало мудрыя змеи
В уста замершие мои
Вложил десницею кровавой...
И, наконец, расстаться со слабым, «трепетным» человеческим сердцем, снисходительным к своим и чужим порокам:
И он мне грудь рассёк мечом,
И сердце трепетное вынул,
И угль, пылающий огнём, Во грудь отверстую водвинул...
Когда совершится это «развоплощение человеческого материала», по терминологии Л. Выготского, и органы чувств станут уже не человеческими, а божественными - тогда совершается чудо превращения художника в пророка, в творца - демиурга:
Как труп в пустыне я лежал,
И Бога глас ко мне воззвал:
«Восстань, пророк, и виждь, и внемли,
Исполнись волею моей,
И, обходя моря и земли,
Глаголом жги сердца людей».
В этой символической сцене преображения поэта в пророка архангелом Серафимом, символизирующим собой эволюционные силы природы, пронизывающие нас как «категорический императив» нашей творческой воли к самосовершенствованию, дана, по сути, пушкинская «техника творчества», а не пресловутого «вдохновения», - техника, по сути, идентичная актёрской технике, которую выработал для себя Михаил Чехов, добиваясь развоплощения своей первичной природы, превращения её в прозрачную, светоносную плоть-энергию, заполняющую любую художественную форму, дающую колоссальную силу его образам. За это он и получил от современников высший титул: «Гений!», «Сверхактёр!».
Религиозный подход к творчеству, возведение художника в сан пророка-демиурга есть родовая особенность русского искусства на протяжении всей его классической истории. Такая оценка - отнюдь не преувеличение, она подтверждена взглядом со стороны. «Бывая на Западе, я часто задавал там один и тот же вопрос: чем привлекательна русская классика? В аудитории Миланского университета мне ответили так: литература как специальность - это средство существования, а русская литература - это средство к тому, чтобы стать другим.
Необязательно русским и русского мышления человеком, но если ты сам себя не устраиваешь и хочешь стать каким-то другим, нужно читать Гоголя, Толстого и Достоевского», - пишет С. Залыгин в своём эссе «К вопросу о бессмертии».
Сушков Б.Ф., Театр будущего, (школа русского демиургического театра. Этика творчества актёра), Тула, «Гриф и К», 2010 г., с. 29-32.
Замечу, что научными данными Б.Ф. Сушков не пользуется…
