Романтическая профессия летчика в 20-х годах XX века

«Из рассказов Корзинщикова мы узнали, что лётчик тогда - в двадцатых годах - был «фигурой».

Даже внешне он отличался от командиров других родов войск: на голове у него была не фуражка, а бархатная пилотка с серебряной «птицей» сбоку, на поясе висел кортик, и даже лётная походка чем-то отличалась (разумеется, в лучшую сторону) от походки кавалериста, моряка или пехотинца. В последующие годы мы достаточно насмотрелись всяких кортиков, «крабов», «капуст» и различных других знаков летного достоинства, но, слушая Сергея Александровича, удивлялись: авиационная форма в дни нашей молодости была очень скромная, она отличалась от общевойсковой только голубым цветом петлиц и нарукавным знаком («курицей»).

Не мудрено, что у меня, например, столь живописно нарисованный Корзинщиковым внешний облик лётчика двадцатых годов ассоциировался с гусарами и уланами, изображения которых я видел в раннем детстве на страницах «Нивы» и других дореволюционных иллюстрированных журналов.

Рассказал нам Корзинщиков и о том, что в его годы непременным элементом поведения уважающего себя лётчика было какое-нибудь - не важно какое - чудачество. Так, например, одно время пошла мода на... сочинение завещаний.

При этом требовалось одно: «чтобы завещание было как можно оригинальнее. Изощряясь в этом, казалось бы, не очень весёлом занятии, один лётчик завещал, чтобы на его похоронах оркестр играл не траурные марши, а... вальсы Штрауса. В скором времени то, о чём он говорил в шутку, произошло в действительности: автор завещания погиб при авиационной катастрофе.

И тогда всё было сделано в соответствии с его волей: оркестр играл вальсы…»

Галлай М.Л., Избранное в 2-х, Том 1, М., «Воениздат», 1990 г., с. 56-57.