Большой, великий и высокий поэт по М.И. Цветаевой

«Большой поэт. Великий поэт. Высокий поэт.

Большим поэтом может быть всякий - большой поэт. Для большого поэта достаточно большого поэтического дара. Для великого самого большого дара - мало, нужен равноценный дар личности: ума, души, воли и устремления этого целого к определённой цели, то есть устроение этого целого.

Высоким же поэтом может быть и совсем небольшой поэт, носитель самого скромного дара - как тот же Альфред де Виньи - силой только внутренней ценности добивающийся у нас признания поэта. Здесь дара хватило как раз в край. Немножко меньше - получился бы просто герой (то есть безмерно больше).

Великий поэт высокого включает - и уравновешивает. Высокий великого - нет, иначе бы мы говорили: великий. Высота как единственный признак существования. Так, нет поэта больше Гёте, но есть поэты - выше, его младший современник Гёльдерлин, например, поэт несравненно-беднейший, но горец тех высот, где Гёте - только гость. И великий ведь меньше (ниже), чем: высокий, будь они даже одного роста. Так: дуб - велик, кипарис - высок.

Слишком обширен и прочен земной фундамент гения, чтобы дать ему - так - уйти в высь. Шекспир, Гёте, Пушкин. Будь Шекспир, Гёте, Пушкин выше, они бы многого не услышали, на многое бы не ответили, ко многому бы просто не снизошли.

Гений: равнодействующая противодействий, то есть в конечном счёте равновесие, то есть гармония, а жираф - урод, существо единственного измерения: собственной шеи, жираф есть шея. (Каждый урод есть часть самого себя.)

«Витание поэта в облаках» - правда, но правда только об одной породе поэтов: только-высоких, чисто-духовных. И даже не витанье, а обита-нье. Горбач за свой горб платит, ангел за свои крылья на земле тоже платит. Бесплотность, так близкая бесплодности, разреженный воздух, вместо страсти - мысль, вместо слов - речения - вот земные приметы небесных гостей.

Единственное исключение- Рильке, поэт не только равно-высокий и великий (это можно сказать и о Гёте), но с той же исключительностью высоты, здесь ничего не исключающей. Точно Бог, который у других поэтов духа, дав им одно, взял все, этому - это все - оставил. В придачу. Высоты, как равенства, нет. Только как главенство.

Для только-большого искусство всегда самоцель, то есть чистая функция, без которой он не живёт и за которую не отвечает. Для великого и высокого - всегда средство. Он сам - средство в чьих-то руках, как, впрочем, и только-большой - в руках иных. Вся разница, кроме основной разницы рук, в степени осознанности поэтом этой своей держимости. Чем поэт духовно больше, то есть чем руки, его держащие, выше, тем сильнее он эту свою держимость (служебность) сознает. Не знай Гёте над собой и своим делом высшего, он никогда бы не написал последних строк последнего Фауста. Даётся только невинному - или всё знающему.

По существу, вся работа поэта сводится к исполнению, физическому исполнению духовного (не собственного) задания. Равно как вся воля поэта - к рабочей воле к осуществлению. (Единоличной творческой воли - нет.)

К физическому воплощению духовно уже сущего (вечного) и к духовному воплощению (одухотворению) духовно ещё не сущего и существовать желающего, без различия качеств этого желающего. К воплощению духа, желающего тела (идей), и к одухотворению тел, желающих души (стихий). Слово для идей есть тело, для стихий - душа.

Всякий поэт, так или иначе, слуга идей или стихий. Бывает (о них уже сказано) - только идей. Бывает - и идей и стихий. Бывает - только стихий. Но и в этом последнем случае он всё-таки чье-то первое низкое небо: тех же стихий, страстей. Через стихию слова, которая, единственная из всех стихий, отродясь осмыслена, то есть одухотворена. Низкое близкое небо земли».

Цветаева М.И., Искусство при свете совести / Световой ливень: Публицистика, М., «Олма-пресс», 2001 г., с. 106-109.