Творческий диктат сильной личности – случай Анны Павловой

«… она танцевала почти в каждом спектакле, тренируя память тела в бесконечных вариантах адажио и аллегро как бы одного и того же огромного балета. Впрочем, для неё эта праздничная похожесть была полна оттенков. Она трудилась часами, отделывая мельчайшую подробность, раньше чем плотно слить её с другими в одной танцевальной фразе. А когда фраза обретала цельность и выпевалась без труда, с абсолютной легкостью, вдруг оказывалось, что она способна звучать по-разному: приглушённо и звонко, светло и таинственно, может быть печальной, задумчивой, резвой. Звучал для неё именно танец. Музыка была только помощником - верным, добрым, непритязательным. Годы спустя Павлова не побоялась прослыть консервативной, сохранив верность Делибу, Дриго, Крейслеру, Сен-Сансу, Рубинштейну в разгар увлечения Прокофьевым, Стравинским, Равелем. Она осталась равнодушна к попыткам танцевать Баха, Бетховена, Моцарта, а Шуман и Шопен были редкими гостями в её репертуаре.

Она приводила в отчаяние своих дирижёров. Отзываясь на музыку каждым нервом, она в то же время знать не желала воли композитора. «Было невозможно объяснить Павловой, что композитор лучше судит о темпе, в котором следует исполнять его произведение, - сокрушался Хайден. (Уолтер Хайден – пианист и дирижёр балетной труппы Анны Павловой – Прим. И.Л. Викентьева) - Павлова требовала играть побыстрее здесь, помедленнее там, фразы выбросить, фразы вставить, отдельные пассажи абсурдно растянуть. Вместо того чтобы танцевать под музыку, она хотела, чтобы музыка играла под неё. Темпы приходилось менять, даже если оказывалась мала сцена, но ещё чаще, если Павловой хотелось этого без всякой причины».

Протесты приводили королеву танца в ярость. И тогда она умела скандалить не хуже Шаляпина.

«Считала, что её обязаны понимать, когда, возбуждённая, она не могла объяснить, что ей, собственно, надо. Упрекала, доказывала по-русски, по-французски, по-немецки и по-английски, встряхивая головой, нетерпеливо топая ногами. К тому же, если ей хотелось переделать музыку, она не всегда могла выразить свою просьбу, так как не знала необходимых терминов. В таких случаях легкое нетерпение сменялось бурным гневом. […] 

Но вольное обращение с нотами не исключало другого: Павлова открывала негаданные богатства в музыке, отвечавшей её творческим задачам. Музыка не смела заслонять танец. Но танец должен был иметь крепкое подножие и представительных спутников. Вот одно из противоречий гения Павловой».

Красовская В.М., Павлова. Нижинский. Ваганова: три балетные повести, М., «Аграф», 1999 г., с. 47-48.