Творческий взлёт во время блокады Ленинграда Ольги Берггольц

«…в блокадные годы Ольга Берггольц, ничем прежде не выделявшаяся, стала душой и устами осаждённого Ленинграда.

Когда в репродукторе, на фоне постукивающего метронома, в промежутке между двумя тревогами, возникал её негромкий, слегка картавящий голос, делалось спокойнее. Чем она брала? Наверное, человечностью и обыденностью. Как будто женщина, живущая рядом за стеной, случайно попала в Смольный, услышала там последние новости и делится ими не с целым городом, а с соседями по квартире. И новости-то, по правде говоря, не Бог весть какие, а всё-таки легче.

Казалось, ты спрашивал:
- Вынесу ли? Хватит ли терпенья?
А она отвечала - рассудительно и неторопливо:
- Вынесешь. Дотерпишь. Доживешь.
И, Господи, как хотелось ей верить!

«Был день как день,
Ко мне пришла подруга,
Не плача рассказала, что вчера
Единственного схоронила друга,
И мы молчали с нею до утра.
Какие ж я могла найти слова?
Я тоже ленинградская вдова».

Да, ленинградская вдова. «На охтенском, на правом берегу» она схоронила своего второго мужа, умершего от голода. Значит, она не пользовалась никакими номенклатурными благами: то ли отказывалась, то ли не предлагали». 

Друскин Л., Спасённая книга. Стихи и проза, СПб, «Библиотека «Звезды», 1993 г., с. 89-90.

 

 

Один из биографов Ольги Берггольц, работавший с её дневниками, написал о времени блокады так: «Личные беды и горести постоянно выбивали из колеи, но именно потому, что Ольга Берггольц пришла работать на радио с его строгим расписанием передач, с дисциплиной поведения у микрофона, особой ответственностью за каждое произносимое слово, она смогла превозмочь то, что в иное время, наверное, неодолимо».

Хренков Д.Т., От сердца к сердцу. О жизни и творчестве Ольги Берггольц, Л., «Советский писатель», 1982 г., с. 114.

 

После войны:

«Потому что кончилась трагедия Ленинграда и началась трагедия Ольги Берггольц. Она, её вдохновение, её невесть откуда взявшийся Божий дар остались там, в блокаде. Недаром она писала:

«Я вмерзла в твой неповторимый лёд».

Плакальщица и утешительница Ольга Берггольц умерла в осаждённом городе вместе с тысячами своих безвестных героев.

«Человек был на войне убит».

Когда я беру в руки сборник «Избранное», он ошеломляет меня бездарностью и официозностью. Безликий попугайский голос без всякого выражения выкрикивает набившие оскомину лозунги, раз и навсегда отлитые для газет словесные конструкции.

Вот о родине:

«...первою Россия Европу к коммунизму поведёт».

Вот о Ленине:

«Победоносному терпенью Недаром Ленин нас учил».

Вот о Сталине:

«Мы навеки слили имя Сталин
С именем сверкающим твоим».

А вот они оба:

«Прошу!» - и Сталин входит в кабинет.
Он видит, оживлён и счастлив Ленин».

А вот весь набор сразу:

«...Революция, Отчизна,
Россия, Партия, Любовь».

Полноте, да она ли это? Она. И это именно то, что нужно «партии и народу». Её превозносят до небес. Её делают символом, монументом - называйте это как хотите. Но существует ещё и живая женщина - поэт Ольга Берггольц, стихи которой нравились Ахматовой. Она со страхом чувствует, что теряет речь, так же, как и её нынешние персонажи. […]

Она была в ореоле, вроде святой, но её (как и Михаила Светлова) лишали возможности выступать, не допускали на экран телевизора. Всех испугало бы морщинистое, отекшее от алкоголя лицо. И к тому же это нарушило бы канонический образ».

Друскин Л., Спасённая книга. Стихи и проза, СПб, «Библиотека «Звезды», 1993 г., с. 91-92 и 93.