Творческий замысел произведения по Оноре Бальзаку

«Называя «Человеческой комедией» произведение, начатое почти тринадцать лет  тому назад, я считаю необходимым разъяснить его замысел, рассказать о его  происхождении, кратко изложить план, притом выразить всё это так, как будто  я к этому не причастен. Это не так трудно, как может показаться широкому  кругу читателей. […] Первоначальная идея «Человеческой комедии» предстала передо мной как некая грёза, как один из тех невыполнимых замыслов, которые лелеешь, но не можешь  уловить; так насмешливая химера являет свой женский лик, но тотчас же,  распахнув крылья, уносится в мир фантастики. Однако и эта химера, как многие  другие, воплощается: она повелевает, она наделена неограниченной властью, и  приходится ей подчиниться.

Идея этого произведения родилась из сравнения человечества с животным миром. Было бы ошибочно думать, что великий спор, вспыхнувший в последнее время  между Кювье и Жоффруа Сент-Илером, основывается на научном открытии.  Единство организмов уже занимало, но под другими названиями, величайшие умы  двух предшествующих веков. Перечитывая столь удивительные произведения  писателей-мистиков, занимавшихся науками в их связи с бесконечным:  Сведенборга, Сен-Мартена и др. - а также книги талантливейших  естествоиспытателей: Лейбница, Бюффона, Шарля Бонне и других, - находишь в  монадах Лейбница, в органических молекулах Бюффона, в «растительной силе»  Нидгема, в связи подобных частиц Шарля Бонне, имевшего смелость ещё в  1760 году заявить: «Животное развивается, как растение», - находишь,  повторяю, зачатки замечательного закона: каждый для себя, - на котором  зиждется единство организма. Есть только одно живое существо. Создатель  пользовался одним и тем же образцом для всех живых существ.

Живое существо -  это основа, получающая свою внешнюю форму, или, говоря точнее, отличительные  признаки своей формы, в той среде, где ему назначено развиваться. Животные  виды определяются этими различиями. Провозглашение и обоснование этой  системы, согласной, впрочем, с нашими представлениями о божьем могуществе,  будет вечной заслугой Жоффруа де Сент-Илера, одержавшего в этом вопросе  высшей науки победу над Кювье - победу, которую приветствовал великий Гёте в  последней написанной им статье.

Проникнувшись этой системой ещё задолго до того, как она возбудила споры, я  понял, что в этом отношении Общество подобно Природе. Ведь Общество создаёт  из человека, соответственно среде, где он действует, столько же  разнообразных видов, сколько их существует в животном мире. Различие между  солдатом, рабочим, чиновником, адвокатом, бездельником, учёным,  государственным деятелем, торговцем, моряком, поэтом, бедняком, священником  так же значительно, хотя и труднее уловимо, как и то, что отличает друг от  друга волка, льва, осла, ворона, акулу, тюленя, овцу и т. д. Стало быть,  существуют и всегда будут существовать виды в человеческом обществе, так же,  как и виды животного царства. Если Бюффон создал изумительное произведение,  попытавшись в одной книге представить весь животный мир, то почему бы не  создать подобного же произведения об Обществе? Но разнообразию животного  мира Природа поставила границы, в которых Обществу не суждено было  удержаться. Когда Бюффон изображает льва-самца, ему достаточно всего  нескольких фраз, чтобы определить и львицу, между тем в Обществе женщина  далеко не всегда может рассматриваться как самка мужчины. Даже в одной семье  могут быть два существа, совершенно не похожие друг на друга. Жена торговца  иной раз достойна быть женой принца, и часто жена принца не стоит жены  художника. Общественное состояние отмечено случайностями, которых никогда не  допускает Природа, ибо общественное состояние складывается из Природы и  Общества. Следовательно, описание социальных видов, если даже принимать во  внимание только различие полов, должно быть в два раза более обширным по  сравнению с описанием животных видов. Наконец, у животных не бывает  внутренней борьбы, никакой путаницы; они только преследуют друг друга - вот  и все. Люди тоже преследуют друг друга, но большее или меньшее наличие  разума приводит к гораздо более сложной борьбе. Если некоторые учёные и не  признают, что в великом потоке жизни Животность врывается в Человечность, то  несомненно, что все же лавочник становится иногда пэром Франции, а  дворянин иной раз опускается на самое дно. Бюффон обнаружил у животных  исключительно простую жизнь. Животное наделено немногим в смысле умственного  развития, у него нет ни наук, ни искусств, в то время как человек, в силу  закона, который ещё надлежит изучить, стремится запечатлеть свои нравы, свою  мысль и свою жизнь во всем, что он приспособляет для своих нужд. Хотя  Левенгук, Сваммердам, Спалланцани, Реомюр, Шарль БоннеМюллер, Галлер и другие терпеливые зоографы показали, насколько  занимательны нравы животных, все же повадки каждого из них, по крайней мере  на наш взгляд, одинаковы во все времена, а между тем обычаи, одежда, речь,  жилище князя, банкира, артиста, буржуа, священника, бедняка совершенно  различны и меняются на каждой ступени цивилизации. […]

 Человек ни добр, ни зол, он рождается с инстинктами и наклонностями;  Общество отнюдь не портит его, как полагал Руссо, а совершенствует, делает  лучшим; но стремление к выгоде, со своей стороны, развивает его дурные  склонности. Христианство, и особенно католичество, как я показал в «Сельском  враче», представляя собою целостную систему подавления порочных стремлений  человека, является величайшею основою социального порядка.

Внимательное рассматривание картины Общества, списанной, так сказать, с  живого образца, со всем его добром и злом, учит, что если мысль или страсть,  которая вмещает и мысль и чувство, явления социальные, то в то же время они  и разрушительны. В этом смысле жизнь социальная походит на жизнь человека. […]

Если вы правдивы в изображении, если, работая денно и нощно,  вы начинаете писать языком небывалым по трудности, тогда вам в лицо бросают  упрек в безнравственности. Сократ был безнравствен, Христос был  безнравствен, обоих преследовали во имя социального строя, который они  подрывали или улучшали. Когда кого-нибудь хотят изничтожить, его обвиняют в  безнравственности. Этот способ действия, свойственный партиям, позорит всех,  кто к нему прибегает. Лютер и Кальвин прекрасно знали, чтo делают, когда  пользовались как щитом затронутыми материальными интересами. И они  благополучно прожили всю жизнь. […]

Это не малый труд - изобразить две или три тысячи типичных людей  определённой эпохи, ибо таково в конечном счете количество типов,  представляющих каждое поколение, и «Человеческая комедия» их столько  вместит. Такое количество лиц, характеров, такое множество жизней требовало  определенных рамок и, да простят мне такое выражение, галерей. Отсюда столь  естественные, уже известные, разделы моего произведения: Сцены частной  жизни, провинциальной, парижской, политической, военной и сельской. По этим  шести разделам распределены все очерки нравов, образующие общую историю  Общества, собрание всех событий и деяний, как сказали бы наши предки. К тому  же эти шесть разделов соответствуют основным мыслям. Каждый из них имеет  свой смысл, свое значение и заключает эпоху человеческой жизни. […]

Огромный размах плана, охватывающего одновременно историю и критику  Общества, анализ его язв и обсуждение его основ позволяют, мне думается,  дать ему то заглавие, под которым оно появляется теперь: «Человеческая  комедия». Притязательно ли оно? Или только правильно? Это решат читатели,  когда труд будет окончен».

Оноре Бальзак,  Предисловие к «Человеческой комедии» / Собрание сочинений в 15-ти томах, М., «Государственное издательство художественной литературы», 1951 г., с. 1-4, 8, 10, 15 и 18.