Джек Лондон: Любовь к жизни [фрагмент рассказа]

Завязка рассказа: двое золотоискателей возвращаются с золотом домой… Один из них вывихнул ногу и попросил своего товарища (Билла) о помощи. Но Билл бросил партнёра….

«Он распаковал тюк и прежде всего сосчитал, сколько у него спичек.  Их было шестьдесят семь. Чтобы не ошибиться, он  пересчитывал  три  раза.  Он разделил их на три кучки и каждую завернул в пергамент;  один  свёрток  он положил в пустой кисет, другой - за подкладку изношенной шапки, а третий - за пазуху. Когда  он  проделал  все  это,  ему  вдруг  стало  страшно;  он развернул все три свертка и  снова  пересчитал.  Спичек  было  по-прежнему шестьдесят семь.

Он просушил мокрую обувь у костра. От мокасин остались одни лохмотья, сшитые из одеяла носки прохудились насквозь, и ноги у него были стерты  до крови. Лодыжка сильно болела, и он осмотрел её: она распухла, стала  почти такой же толстой, как колено. Он оторвал длинную полосу от одного одеяла и крепко-накрепко перевязал лодыжку, оторвал ещё несколько полос  и  обмотал ими ноги, заменив этим носки и мокасины, потом выпил кипятку, завёл часы и лёг, укрывшись одеялом.

Он спал как убитый. К полуночи стемнело, но не надолго. Солнце взошло на северо-востоке - вернее, в  той  стороне  начало  светать,  потому  что солнце скрывалось за серыми тучами.

В шесть часов он проснулся, лежа на спине. Он посмотрел на серое небо и почувствовал, что голоден. Повернувшись и  приподнявшись  на  локте,  он услышал громкое фырканье и увидел большого оленя, который настороженно и с любопытством смотрел на него. Олень стоял от него шагах в  пятидесяти,  не больше, и  ему  сразу  представился  запас  и  вкус  оленины,  шипящей  на сковородке. Он невольно схватил незаряженное  ружье,  прицелился  и  нажал курок. Олень всхрапнул и бросился прочь, стуча копытами по камням.

Он выругался, отшвырнул ружьё и со стоном попытался встать на ноги. Это удалось ему с большим трудом  и нескоро. Суставы у него  словно заржавели, и согнуться или разогнуться стоило каждый раз большого усилия воли.  Когда он, наконец,  поднялся  на  ноги,  ему  понадобилась  ещё  целая  минута,  чтобы выпрямиться и стоять прямо, как полагается человеку.

Он взобрался на небольшой холмик и  осмотрелся кругом. Ни  деревьев, ни кустов - ничего, кроме серого моря мхов, где лишь  изредка  виднелись  серые валуны,  серые  озерки и серые  ручьи. Небо тоже было  серое. Ни  солнечного луча, ни проблеска солнца! Он потерял представление,  где находится север, и забыл, с какой стороны  он пришел вчера вечером. Но он не сбился с пути. Это он знал. Скоро он  придет в Страну Маленьких Палок. Он знал,  что она где-то налево, недалеко отсюда - быть может, за следующим пологим холмом.

Он вернулся, чтобы увязать свой тюк по-дорожному; проверил,  целы  ли его три свертка со спичками,  но  не  стал  их  пересчитывать.  Однако  он остановился в раздумье над плоским, туго набитым мешочком из оленьей кожи. Мешочек  был  невелик,  он  мог  поместиться  между  ладонями,  но   весил пятнадцать фунтов - столько  же,  сколько  все  остальное,  -  и  это  его тревожило. Наконец, он отложил мешочек в сторону и  стал  свертывать  тюк; потом взглянул на мешочек, быстро схватил его  и  вызывающе  оглянулся  по сторонам, словно пустыня хотела отнять у него золото. И когда он  поднялся на ноги и поплелся дальше, мешочек лежал в тюке у него за спиной.

Он свернул налево и пошёл, время от времени останавливаясь  и  срывая болотные ягоды. Нога у него одеревенела, он стал хромать сильнее,  но  эта боль ничего не значила по сравнению с болью в  желудке.  Голод  мучил  его невыносимо. Боль все грызла и грызла его, и он уже  не  понимал,  в  какую сторону надо идти, чтобы добраться до страны  Маленьких  Палок.  Ягоды  не утоляли грызущей боли, от них только щипало язык и небо.

Когда он дошел до небольшой ложбины, навстречу ему с камней  и  кочек поднялись белые куропатки, шёлестя крыльями и  крича:  кр,  кр,  кр...  Он бросил в них камнем, но промахнулся. Потом, положив  тюк  на  землю,  стал подкрадываться к ним ползком, как кошка подкрадывается к воробьям. Штаны у него порвались об острые камни, от колен тянулся кровавый след, но  он  не чувствовал этой боли, - голод заглушал его. Он полз по мокрому мху; одежда его намокла, тело зябло, но он не замечал ничего, так  сильно  терзал  его голод. А белые куропатки все вспархивали вокруг него, и наконец  это  «кр, кр» стало казаться ему насмешкой; он  выругал  куропаток  и  начал  громко передразнивать их крик.

Один раз он чуть не наткнулся на  куропатку,  которая,  должно  быть, спала. Он не видел её, пока она не вспорхнула ему прямо в лицо  из  своего убежища среди  камней.  Как  ни  быстро  вспорхнула  куропатка,  он  успел схватить её таким же быстрым движением - и в  руке  у  него  осталось  три хвостовых пера. Глядя, как улетает куропатка, он чувствовал  к  ней  такую ненависть, будто она причинила ему  страшное  зло.  Потом  он  вернулся  к своему тюку и взвалил его на спину.

К середине дня он дошел до  болота,  где  дичи  было  больше.  Словно дразня его, мимо прошло стадо оленей, голов в двадцать, - так близко,  что их можно было подстрелить из ружья. Его охватило дикое желание  бежать  за ними, он был уверен, что догонит стадо. Навстречу ему попалась черно-бурая лисица с куропаткой в зубах. Он закричал. Крик  был  страшен,  но  лисица, отскочив в испуге, всё же не выпустила добычи.

Вечером он шёл по берегу мутного от извести ручья,  поросшего  редким камышом. Крепко ухватившись за стебель камыша у самого корня, он  выдернул что-то вроде луковицы, не  крупнее  обойного  гвоздя.  Луковица  оказалась мягкая и аппетитно хрустела на зубах. Но волокна были  жесткие,  такие  же водянистые, как ягоды, и  не  насыщали.  Он  сбросил  свою  поклажу  и  на четвереньках пополз в камыши, хрустя и чавкая, словно жвачное животное.

Он очень устал, и его часто тянуло лечь на землю и уснуть; но желание дойти до Страны Маленьких Палок, а ещё больше голод не давали  ему  покоя. Он искал лягушек в озёрах, копал руками землю в надежде найти червей, хотя знал, что так далеко на Севере не бывает ни червей, ни лягушек.

Он заглядывал в каждую лужу и наконец с наступлением сумерек увидел в такой луже одну-единственную рыбку величиной с пескаря. Он опустил в  воду правую руку по самое плечо, но рыба от него  ускользнула.  Тогда  он  стал ловить её обеими  руками  и  поднял  всю  муть  со  дна.  От  волнения  он оступился, упал в воду и вымок до пояса. Он так замутил  воду,  что  рыбку нельзя было разглядеть, и ему пришлось дожидаться,  пока  муть  осядет  на дно.

Он опять принялся за ловлю и ловил, пока вода  опять  не  замутилась. Больше ждать он не мог. Отвязав жестяное  ведерко,  он  начал  вычерпывать воду. Сначала он вычерпывал с яростью, весь облился и выплескивал воду так близко от лужи, что она стекала обратно. Потом  стал  черпать  осторожнее, стараясь быть спокойным, хотя сердце у него сильно билось и руки  дрожали. Через полчаса в луже почти не осталось воды. Со дна уже ничего нельзя было зачерпнуть. Но рыба исчезла. Он увидел незаметную расщелину среди  камней, через которую рыбка проскользнула в соседнюю лужу, такую большую,  что  её нельзя было вычерпать и за сутки. Если б он заметил эту щель раньше, он  с самого начала заложил бы её камнем, и рыба досталась бы ему.

В отчаянии он опустился на мокрую землю и заплакал. Сначала он плакал тихо,  потом  стал  громко  рыдать,  будя  безжалостную  пустыню,  которая окружала его; и долго ещё плакал без слёз, сотрясаясь от рыданий.

Он развёл костёр и согрелся, выпив много кипятку, потом устроил  себе ночлег на каменистом выступе, так же как и в прошлую ночь. Перед  сном  он проверил, не намокли ли спички, и завел часы. Одеяла были сырые и холодные на ощупь. Вся нога горела от боли, как в огне.  Но  он  чувствовал  только голод, и ночью ему снились пиры, званые обеды и столы, заставленные едой.

Он проснулся озябший и больной. Солнца не было. Серые краски земли  и неба стали темней и глубже. Дул резкий ветер, и  первый  снегопад  выбелил холмы. Воздух словно сгустился  и  побелел,  пока  он  разводил  костер  и кипятил воду. Это повалил мокрый снег большими влажными хлопьями.  Сначала они таяли, едва коснувшись земли, но снег валил все гуще и гуще,  застилая землю, и наконец весь собранный им мох отсырел, и костёр погас.

Это было ему сигналом снова взвалить тюк на спину  и  брести  вперед, неизвестно куда. Он уже не думал ни о Стране Маленьких Палок, ни о  Билле, ни о тайнике у  реки  Диз.  Им  владело  только  одно  желание:  есть!  Он помешался от голода. Ему было все  равно,  куда  идти,  лишь  бы  идти  по ровному месту.  Под  мокрым  снегом  он  ощупью  искал  водянистые  ягоды, выдергивал стебли камыша с корнями. Но все это было пресно и не  насыщало. Дальше ему попалась какая-то кислая на вкус травка,  и  он  съел,  сколько нашел, но этого было очень мало, потому что травка стлалась по земле и  её нелегко было найти под снегом.

В ту ночь у него не было ни костра, ни горячей воды, и он  залез  под одеяло и уснул тревожным от  голода  сном.  Снег  превратился  в  холодный дождь. Он то и дело  просыпался,  чувствуя,  что  дождь  мочит  ему  лицо. Наступил день - серый день без  солнца.  Дождь  перестал.  Теперь  чувство голода у путника притупилось. Осталась тупая, ноющая боль  в  желудке,  но это его не очень мучило. Мысли у него прояснились,  и  он  опять  думал  о Стране Маленьких Палок и о своем тайнике у реки Дез.

Он разорвал остаток одного одеяла на  полосы  и  обмотал  стертые  до крови ноги,  потом  перевязал  больную  ногу  и  приготовился  к  дневному переходу. Когда дело дошло до тюка, он долго глядел на мешочек из  оленьей кожи, но в конце концов захватил и его.

Дождь растопил снег, и  только  верхушки  холмов  оставались  белыми. Проглянуло солнце, и путнику удалось определить страны света, хотя  теперь он знал, что сбился с пути. Должно быть, блуждая в эти последние  дни,  он отклонился слишком далеко влево. Теперь он свернул вправо, чтобы выйти  на правильный путь.

Муки голода  уже  притупились,  но  он  чувствовал,  что  ослаб.  Ему приходилось часто останавливаться и отдыхать,  собирая  болотные  ягоды  и луковицы камыша. Язык у него распух, стал сухим, словно ершистым, и во рту был горький вкус. А больше всего его  донимало  сердце.  После  нескольких минут пути оно начинало безжалостно стучать, а потом словно подскакивало и мучительно трепетало, доводя его до удушья и головокружения,  чуть  не  до обморока.

Около полудня он увидел двух пескарей в большой луже. Вычерпать  воду было немыслимо, но  теперь  он  стал  спокойнее  и  ухитрился  поймать  их жестяным ведерком. Они были  с  мизинец  длиной,  не  больше,  но  ему  не особенно хотелось есть. Боль в желудке все слабела, становилась все  менее острой, как будто желудок дремал. Он съел  рыбок  сырыми,  старательно  их разжевывая, и это было чисто рассудочным действием. Есть ему не  хотелось, но он знал, что это нужно, чтобы остаться в живых.

Вечером он поймал ещё трех пескарей, двух съел, а третьего оставил на завтрак. Солнце высушило изредка попадавшиеся клочки мха, и  он  согрелся, вскипятив себе воды. В этот день он прошёл не больше  десяти  миль,  а  на следующий, двигаясь только когда позволяло сердце, - не  больше  пяти.  Но боли в желудке уже не беспокоили его; желудок словно уснул. Местность была ему теперь незнакома, олени попадались все чаще и волки тоже. Очень  часто их вой доносился до него из пустынной дали,  а  один  раз  он  видел  трёх волков, которые, крадучись, перебегали дорогу.

Еще одна ночь, и наутро, образумившись наконец, он развязал  ремешок, стягивающий кожаный мешочек. Из него  жёлтой  струйкой  посыпался  крупный золотой песок и самородки.  Он  разделил  золото  пополам,  одну  половину спрятал на видном издалека выступе  скалы,  завернув  в  кусок  одеяла,  а другую всыпал обратно в мешок. Своё последнее одеяло  он  тоже  пустил  на обмотки для ног. Но ружьё он все ещё не бросал, потому  что  в  тайнике  у реки Диз лежали патроны.

День выдался туманный. В этот день  в  нем  снова  пробудился  голод. Путник очень ослабел, и голова у него кружилась так, что  по  временам  он ничего не видел.  Теперь  он  постоянно  спотыкался  и  падал,  и  однажды свалился  прямо  на  гнездо  куропатки.  Там  было  четверо  только   что вылупившихся птенца, не старше одного дня; каждого хватило  бы  только  на глоток; и он съел их с жадностью, запихивая в рот живыми: они  хрустели  у него на зубах, как яичная скорлупа. Куропатка-мать с громким криком летала вокруг него. Он хотел подшибить её прикладом  ружья,  но  она  увернулась. Тогда он стал  бросать  в  неё  камнями  и  перебил  ей  крыло.  Куропатка бросилась от него прочь, вспархивая и волоча перебитое  крыло,  но  он  не отставал.

 


Середина »